– Иногда, по ночам, я слышу звуки, – говорит Лайя. – Они пугают, но ужасно любопытно, что это такое. Ты их тоже слышишь? Вроде как кто скребёт по крыше.
– Слышу. – Я стою ни жива ни мертва.
– Наша хата превратилась в клетку.
– Это потому, что ты у нас птица, – смеюсь я.
– И ничего смешного, – фыркает Лайя.
Прикрываю ладонью рот и со вздохом заправляю ей за ухо золотистый локон.
– Их хоб дих либ![37] И буду любить вечно! – повторяю я матушкины слова.
– Я тоже тебя люблю, Либа, и никогда-никогда не разлюблю. А ты будешь меня любить, если я выйду замуж за пылкого красавца и уеду отсюда? – она подмигивает.
Думаю о Довиде, его руках и тёплых, смеющихся надо мной глазах. Каково будет с ним вновь повидаться? Сесть за стол с Майзельсами, почувствовать себя своей в их доме?
– Даже тогда, – отвечаю я. – Но с условием. Этим красавцем не станет Фёдор Ховлин!
– Ах, так! – Лайя хватает кухонное полотенце и замахивается на меня.
С визгом выбегаю из дому. Мы с хохотом гоняемся друг за другом, пока не слышим громкое дребезжание крышки кипящего чайника.
– Чай! – вопит Лайя и кидается обратно в хату.
Иду за ней. На сердце у меня полегчало. Что бы нас ни ожидало, будущее мы встретим вместе.
Притворяясь, что сплю, жду, когда Лайя выберется за окно. Притворяться я научилась. В последнее время только и делаю, что притворяюсь: страшная медведица притворяется доброй девушкой. А как иначе? По-другому нельзя.
Наконец Лайя уходит. Субботнюю одежду я надела заранее. Встаю с кровати, спускаюсь по лестнице, набрасываю жакетку и выхожу за дверь.