– Что? – Сердце обрывается.
Она отрешённо качает головой.
– Лайя, не пугай меня так, – прошу я, но она продолжает качаться из стороны в сторону.
– Лайя! – Я обхватываю ладонями её голову.
Она не сопротивляется, однако вся дрожит. Помогаю сестре дойти до родительской кровати, укладываю, укрываю одеялом. Пристраиваюсь рядом, обнимаю и баюкаю, как ребёнка.
Что же делать? Может быть, она заболела? Не сбегать ли за доктором? Встаю и принимаюсь ходить из угла в угол. Что мне делать?
Накрываю Лайю ещё несколькими одеялами. Вроде бы она наконец согрелась. Наверное, простудилась. Подожду, пожалуй, звать доктора. Всё-таки сегодня шаббес.
Развешиваю по окнам пучочки аниса, чтобы перебить едкую медвежью вонь, и до самого вечера читаю одну из тятиных книг о Талмуде, с головой уйдя в обсуждения убывающей и растущей луны. Вполглаза приглядываю за Лайей, бормочущей что-то во сне. Споры древних мудрецов помогают мне понять происходящее. Напоминают, что каждое новое поколение евреев сталкивалось с врагом, но всякий раз они одерживали победу, поскольку соблюдали заповеди и руководствовались наставлениями Торы. Горожане напуганы смертью Жени и исчезновением Глазеров. Талмуд подсказывает мне, что наши беды обязательно закончатся, это так же верно, как то, что день сменяет ночь, а на звёздном небе появляется долгожданный серпик молодой луны.
Кахал и полиция докопаются до истины, и всё вернётся на круги своя. Однако я не нахожу в Талмуде советов, как поступать, если в твоём доме побывал медведь, сестра лазает по деревьям за лебедями, а ты сама боишься, что вот-вот покроешься бурой шерстью. И при всём том тебе хочется защитить близких.
Уже после заката в дверь стучат. Выглядываю в окно и бросаюсь открывать.
– Довид!
– Я вышел сразу после того, как отец произнёс хавдалу.
Прежде чем он успевает что-то добавить, кидаюсь ему на шею. Довид обнимает меня. Ничего не могу с собой поделать. Весь день я просидела одна, гадая, что творится с Лайей. Я боюсь медведя, меня пугают разговоры, услышанные на базаре. В объятиях Довида я не чувствую себя одинокой. Из глаз сами собой начинают литься слёзы.
– Либа, – Довид берёт моё лицо в ладони, утирает мне щёки, – Либа, что случилось?
– Лайе нехорошо. А ещё… ещё она сказала, что, вернувшись, обнаружила в хате медведя.
– Медведя? Либа, вы должны перебраться к нам. Плевать, что скажут люди. Не желаю, чтобы ты дольше оставалась здесь. Это саканас нефашос[44], вам грозит смертельная опасность! – Он смотрит на Лайю, пребывающую в некоем полусне-полубреду. – И давно с ней такое?