– Лайя! Нет! О, Господи, нет! – Подбегаю к ней и пытаюсь приподнять. – Лайя, Лайюшка, очнись. Векн аройф![49]
Лебеди! То, чего так боялась матушка, случилось, а я всё прозевала. Но как они сюда проникли и куда подевались? Что здесь вообще произошло?
– Позвать доктора, Либа?
Только тут вспоминаю о Довиде.
– Да-да, но сначала помоги перенести её на кровать.
– Это всё я виноват. Не надо было тебя задерживать.
– Не кори себя, Довид. Мне нужно своей головой думать.
– Может, её лучше не трогать?
– Нельзя же, чтобы она лежала на холодном полу.
Вдвоём поднимаем Лайю. Она лёгкая, точно перышко.
– Не знаю… не знаю, что делать. – Мне кажется, я вся одеревенела.
– Я сбегаю за помощью и найду телегу. Отвезём её к доктору.
– Хорошо, – отвечаю. – Хорошо.
Хотя, что во всём этом хорошего?
Довид выбегает из дому. Сажусь на кровать рядом с Лайей, кладу её голову себе на колени. Худенькое тельце мелко трясётся. Разглядываю устилающие пол перья. Неужели лебеди проникли в хату, пока я была на улице? Я же глаз с дома не сводила. Как бы не так! Не сводила, да только – с Довида. Но разве могла я не услышать хлопанье крыльев? Веки Лайи вздрагивают. Движение почти незаметное, не смотри я в этот момент на сестру, нипочём бы не увидела. Губы сестры приоткрываются:
– Фёдор… Фёдор…
– Этот парень нужен тебе примерно так же, как дыра в голове, – ворчу на сестру. – Я здесь, Лайя, не бойся, я поставлю тебя на ноги.
Иду принести ей воды, но когда возвращаюсь, глаза Лайи вновь закрыты. Подношу кружку к её губам. Те остаются плотно сжатыми. Пытаюсь пальцами смочить ей рот, однако Лайя стискивает губы ещё плотнее.
– Давай же, Лайя, пей.
Пытаюсь усадить сестру и напоить. Безуспешно. Вода стекает по подбородку на грудь. Лайя снова начинает дрожать. Укладываю её обратно и укрываю одеялом.
Отвар! Надо сделать отвар из целебных трав. Мама всегда так поступает, когда мы болеем. Вот только какие травы помогают от жара и обезвоживания? А может быть, Лайя страдает от любовной тоски? Или у неё что-то с сердцем? Или вообще такое, о чём я понятия не имею? Мечусь по кухне, наугад бросаю в чайник мяту, сухие берёзовые листья, цветки бузины, ягоды шиповника и черники, ломтик имбиря… Чего же ещё, чего ещё? Увы, я не знаю языка трав. Мои руки умеют только месить тесто.
«Нельзя спасти того, кто не желает быть спасённым», – произносит голос в моей голове. Он принадлежит не матушке. Скорее – госпоже Майзельс… Едва успеваю поставить чайник на огонь, как входит Довид со своей матерью.
– Ой, Либа! Бедная ты моя! – госпожа Майзельс кидается ко мне и обнимает.