Устройство на работу в Кремль — процесс довольно длительный. Сначала, как полагается и в других учреждениях, заполняется анкета, пишется заявление, представляется трудовая книжка и фотографии. По моему опыту работы в государственных учреждениях мне известно, что какая-то элементарная проверка того, кто я и кто моя родня, все же ведется. По крайней мере, когда я работала в Государственной Думе, местные кадровики даже уличили меня в связях с иностранными гражданами, раздобыв информацию о том, что мой бывший муж живет в Германии. Мне по этому поводу месяца три даже не платили зарплату. Развязка истории случилась на заседании Совета Государственной Думы, когда мой тогдашний начальник Константин Затулин категорически заявил, что на дворе не 1937 год и что отдел кадров Думы занимается ерундой. Деньги мне тогда выплатили, удостоверение выдали, но среди депутатов я прославилась как “диссидентка”. В Кремле удостоверение тоже выдали не сразу. По положению, в течение трех месяцев должна была проводиться проверка моей персоны, но я думаю, что все произошло намного раньше: за время предвыборной президентской кампании кремлевские спецслужбы уже имели возможность со мной познакомиться, хотя иногда мне казалось, что мой домашний телефон прослушивается. Слава Богу, не было и инструктажа. Во всяком случае, меня никто не пытался инструктировать ни в идеологическом плане, ни насчет внешнего вида, хотя, протокол в одежде я не только не соблюдала, но даже, наверное, нарушала. Однажды Сергей Ястржембский многозначительно посмотрел на мои ярко-зеленые джинсы и оранжевую кофту, собираясь что-то сказать, но, оставив первую часть фразы при себе, произнес только: "Впрочем, вам так идет". На этом все замечания, если это, конечно, можно назвать замечаниями, кончились. Со временем на свою более чем скромную зарплату, я все же приобрела два костюма, но надевала их только в особо торжественных случаях.
Честно признаться, мне трудно было соответствовать во внешнем виде первой леди государства. Странно, но почему-то никому не приходило в голову спросить, не нужна ли мне помощь в приобретении приличной одежды — я ведь находилась в непосредственной близости от жены президента.
Несколько добрых советов я получила от сотрудников ФАПСИ (Федеральное агентство правительственной связи), когда мне выдали мобильный телефон. Во-первых, не вести конфиденциальных разговоров. Во-вторых, стараться не носить с собой телефон, если отправляешься в кабинет к какому-нибудь важному начальнику — близость с компьютером (вероятность "снятия" с него информации через телефон или что-то в этом духе). Ну и конечно, не обсуждать по телефону первых лиц страны. Таким образом, кроме персонального телефона, никаких других социальных льгот моя работа в Кремле мне не сулила. Наивны те, кто полагают, что всем работникам высших государственных учреждений немедленно предоставляется квартира, дача, персональная машина, спецпаек и прочие блага. Зарплата у меня была что-то около 300 долларов (в рублях), что приводило меня в состояние неописуемой печали — жить на такие деньги не представлялось возможным. Мои знакомые, видя черную "Волгу", иногда меня подвозившую после дежурства (она была одна на всех рядовых сотрудников пресс-службы), отказывались верить и моей зарплате и моим возможностям. Единственная дача, выделенная на лето тридцати сотрудникам пресс-службы (не считая начальства), была нами разыграна, но, как выяснилось, жилищные условия там были такие, что я вынуждена была отказаться, хотя и выиграла в эту унизительную лотерею. Наверное, надо было требовать, кому-то звонить, кого-то просить. Я уверена: если бы Борис Ельцин знал, как живут и во что одеваются сотрудники одной из главных кремлевских организаций, — разгневался бы, наказал виновных и повысил нам зарплату.