– Ее, сынок, кто угодно разочарует, кроме богов, – прогудел Уннтор. – Она суровая госпожа, ничего не поделаешь. Зато дети ее любят.
Лицо Аслака просветлело, и он радостно сказал:
– Это правда, она прекрасная мать, а дети прекрасны… ну, во всем. Моя семья… У меня есть семья, папа: семья. И это самое важное.
– Семья – это важно, – согласился Уннтор, ударяя мотыгой в землю.
Аслак последовал его примеру и погрузил лопату глубоко в почву.
– Это, мне кажется, единственное, что могло бы сделать из меня человека, который нужен Руне. Если бы кто-то угрожал моей семье.
Кряхтя от усилия, он извлек-таки лопату из земли и заметил, что Уннтор странно на него смотрит, поставив мотыгу на землю и крепко сжав ее.
– И ты бы стал таким, так ведь? – спросил старик, оглядев сына с ног до головы.
Аслак замер и посмотрел отцу в глаза.
– Да, – без обиняков ответил он. – Да, стал бы.
После долгой паузы Уннтор усмехнулся:
– Правильно, – сказал он. – Плох тот мужик, что не заботится о семье. Но вернемся к трудностям с хутором. Чего тебе недостает?
– Гм, – сказал Аслак и задумался, опершись на лопату. – Барана, не готового издохнуть. Пары псов, что держали бы овец подальше от грядок. Кобылу получше, раз уж я размечтался.
– Не могу не согласиться, – сказал Уннтор. – Твоя старая кляча еще тем летом была полумертвой. Это все, сын?
Аслак пожал плечами:
– Я могу тяжело работать – иначе на Речном не выжить, правда же? – он рассмеялся. – Просто начинать свое хозяйство труднее.
– Я знаю, – сказал Уннтор. – Мне подсобили, и будет честно, если и тебе подсобят.
Аслак посмотрел на него и моргнул:
– Ты это о чем?
– Мы позаботимся, чтобы баран прибыл к тебе этим летом вместе с двумя собаками и лошадью. Если повезет, добуду и парочку овец.
Молодой человек уставился на отца:
– Чт?.. Чт?.. Что? Но папа, это же обойдется в целое состояние!
Уннтор лишь ухмыльнулся:
– Найдем, где взять. Боги улыбнутся тебе. А теперь захлопни рот и давай-ка работать.
Лишившись слов, Аслак взялся за лопату и атаковал землю, гадая, когда же наконец проснется.
У реки домывала последние миски Хельга. Эйнар исчез, должно быть, отправился ухаживать за лошадьми и оставил ее наедине с мыслями и песней текущей воды. Она вспомнила холодную, темную ненависть, с которой Карл оглядывал свою родню, его яростный зубовный скрежет, и поежилась, несмотря на летнее солнце. Он был невероятно жесток, и она не могла не думать о том, каков был его отец, когда еще ходил в набеги. Чувство тревоги, одолевавшее ее последние сутки, давило на плечи тяжким грузом. Она неосознанно потянулась к ключице, поймала между указательным и большим пальцами кожаный ремешок и погладила его, спустившись пальцами к рунному камню, что висел у ее сердца. Он казался гладким, необычайно мягким и до странности теплым. Она оторвала взгляд от реки как раз в тот момент, когда из дома вышел Бьёрн. Великан сделал два огромных шага от двери, а потом обернулся – Хельга не смогла ни разглядеть, с кем он говорит, ни расслышать слова, – и поза у него стала какой-то странной. Хотя его остановили, когда он уходил, глаза Бьёрна были опущены, и казалось, что он внимательно слушает. От его привычной живости не осталось и следа.