— Доброго утречка! — снова произнёс я, глядя на пожилую женщину с изрезанным морщинами лицом и тяжелым исподлобья взглядом.
— Чего же тут доброго, — проворчала она. — Ты кто, малец, и чего пожаловал?
— Я друг Гошера. Заходил уже, с Одой разговаривал, — окинув взглядом комнату, я обнаружил пару ребят на занявшейся пламенем печи. — Верно говорю?
Женщина перевела взгляд на девочку и та кивнула, но выглядела при этом не смелее мелкого зверька.
— Значит, ты другом Гошеру был?
— Агась. Жаль, что с ним такое приключилось.
— Что уж, — махнула она рукой, и прошла вглубь дома, я следовал за ней. — Ну и зачем ты пожаловал, как там бишь тебя зовут?
— Тэг. Да я так, на секундочку заскочил. Ода мне тогда подсказала, где Гошер работал, и я кое-что нашёл. На туфлях, конечно, сколько не три, много не заработаешь, но с голоду не помру, а так, глядишь, и перезимую. Вот я и решил отблагодарить, да и Гошеру кое-что должен.
Я подошёл к столу и развернул свёрток. Внутри было полбуханки вчерашнего каравая, четверть головки сыра, пара луковиц и морковок и копчёное куриное бедро — надеюсь, за него Содар меня не убьёт.
— Вот, угощайтесь, — я отошёл от стола, поглядев на женщину и ребят. Мать Гошера — я не сомневался, что разговаривал с хозяйкой дома, нахмурилась сильнее. А Ода и её братишка, примерно того же возраста, вихрем скатились с печи и осели на лавке в напряжении.
Я видел их голодные взгляды, но никто из них не смел притронуться к еде, нервно поглядывая на мать.
— И это так за туфли-то плотют?
— Не-е, это у меня заначка была, а я добро не забываю. Такой уж я, — развёл я руками, словно извинялся за мягкосердечие.
Женщина поджала губы.
— Вы ничего дурного не подумайте, я ж того, благодарен.
Напряжение на лице хозяйки продержалось с полминуты, затем неожиданно схлынуло, и, отвернувшись к печи, она закряхтела:
— Сейчас принесу кипяток. Ничего не трогать! — рявкнула она, словно затылком видела, как мальчишка тут же потянулся за луковицей, понимая, что палкой меня с гостинцами гнать не будут. Тот отдёрнул пальцы, словно ошпарившись, и с тоской посмотрел на еду.
Я уселся на лавку напротив детворы, и пока хозяйка грела воду, завёл разговор:
— А вы, значит, сегодня на работу не идёте?
— Мы раздаём газеты, — несмело заговорила Ода, окинув стушевавшегося братишку неодобрительным взглядом. — Но когда метёт — нет. Бумага мокнет и газеты портятся.
— Ясненько. А моя работа аж вечером, так что весь день буду бить баклуши, — довольно улыбнулся я. — А мать? Тоже отдыхает? — тише спросил, метнув взгляд на хлопотавшую хозяйку.