Оказавшись в амбаре, я замер на секунду. Машины — грузовик и четыре старые легковушки — напоминали решето. Вокруг снова тела. Много тел.
Что ждёт меня в общей комнате я знал. Визоры осыпались крошкой, стол и стулья разнесло на щепки, отвалилось баскетбольное кольцо, кофе-автомат лежал на боку, моргая подсветкой… Сам же видел, как разорвалась граната. Как добивали. Всё выглядело в десяток раз хуже, чем в квадрате, транслируемом через камеру. Кровь залила пол.
Я отвёл взгляд и отошёл.
— Эй, Уилл! — прокричал я в лестничный колодец. — Выбирайся давай, есть дела.
Не сразу, но омега появился, за ним, с третьего этажа, высунули нос и остальные.
— Нужно проверить тела в амбаре. Может, среди наших есть выжившие. Шевелись, а то Дитер шкуру спустит! — пришпорил я того, видя огромные ошалелые глаза, смотревшие на меня как на чудище.
— Ид-ду, — заикаясь крякнул омега, и на трясущихся ногах, держась за дырявую от пуль стену, пополз вниз.
Я развернулся и снова застыл, словно видел такое впервые.
— Ой! — раздалось позади.
Увидев такое количество трупов и море крови, Уилл нырнул ко мне за спину и затих.
— Эти мертвы, ребята проверили, — сухо сообщил я, когда спустились остальные омеги с третьего, и так же, как и Уилл, застыли в немом ужасе. — В амбаре наши, но не знаю, живы ли, проверьте.
Скорее всего, Дитер уже позаботился об этом, но будет лучше, если все как можно скорее начнут шевелиться. Это ведь ещё не всё, верно?
Отправив омег по делу, я побрёл на кухню и зажег огонь на плите. Водрузил чайник, полный воды, стараясь удерживать нетвёрдые руки. Отошел к столу и сел спиной к проходу.
Вокруг поднялась суета. Я не видел, но слышал, как позади ходят люди. Они говорили, но я не прислушивался. Мыслями я был далеко.
Восстания мало чем отличались от того, что я видел сегодня. Повсюду стрельба, взрывы, крики и вопли. Кровь. Кровь пачкала одежды, полы, стены, предметы. Людей разрывало на куски, оставляя след так далеко, как позволяла используемая тиратами огневая мощь.
Во время затишья всё приводилось в относительный порядок. Одежда почти отстирывалась, не считая грязноватых пятен; стены отмывались, но жёсткая металлическая губка царапала краску и выедала обои; повсюду были дырки от пуль. Мелкие, в палец толщиной. Я давно не видел в Грейштадте ни одной гладкой, нетронутой стены. Печати были везде, и присматриваться было не обязательно.
Тогда я остался без отца. Я помню его в тот день, когда он вышел за дверь радостный, что больше не нужно прятаться крысой в надежде пережить ночь и найти на помойке объедки. Около месяца до того — мне тогда исполнилось восемнадцать — он сказал, что теперь я взрослый и должен сам позаботиться о себе. Посчитал ли я, что отец был счастлив избавиться от обузы и свалил в туман, как только пришёл срок моего совершеннолетия? Пожалуй, если бы всё было именно так, было бы легче. Вот только он ждал, когда я смогу встать на ноги или хотя бы нести за себя ответственность, чтобы отомстить. Сделать хоть что-то.