Сейчас он вдруг подумал, что, может, излишне сух был в ответном слове? Но мысль эта показалась ему второстепенной в нынешней сложной обстановке. Зачем прибыл Гитлер? О чём будут переговоры? И будут ли?..
...Не прошло и пятнадцати минут, как в вагон к главнокомандующему прибыли гости. Рейхсканцлера сопровождали штандартенфюрер Кребс из личной охраны и группенфюрер Шауб, а также президент Рюти, генерал-фельдмаршал Кейтель. Маннергейм встал, присутствующие в вагоне главкома начальник штаба и адъютант вытянулись, приветствуя главу Германии.
Над рабочим столом маршала рядом с оперативной картой, закрытой шторками, был прикреплён развёрнутый флаг Финляндии.
В центре большого и широкого, тёмного лакированного стола для совещаний стояли рядом на невысоких подставках с флагштоками маленькие флаги Германии и Финляндии.
— Дорогой господин маршал! Я счастлив сегодня от имени немецкого народа и германской армии поздравить вас с вашим юбилеем, с высоким званием маршала Финляндии. За ваши выдающиеся заслуги перед Германией и Европой я вручаю Вам высший орден Германии — золотой Крест Немецкий Орёл, с золотой Звездой к ордену. — Гитлер говорил торжественно, но спокойно, негромко, даже чуть вкрадчиво. И слова его звучали дружески и проникновенно. Он вручил маршалу две коробки, обтянутые красным бархатом с золотым теснением Креста на крышках. Крепко пожал руку. — Я очень высоко ценю, — продолжал канцлер — что у меня, неизвестного солдата Первой мировой войны, есть сейчас возможность встретиться с вами, человеком, который ещё в те времена прославился как освободитель своего народа.
В салоне царила мёртвая тишина. Через приоткрытые окна вагона слышался только шелест тёплого ветерка, редкими вздохами дополнявшего речь главного гостя.
Барону, конечно, было приятно и почётно награждение этим очень высоким и редким орденом Германии, и он хорошо понимал, что рейхсканцлер уж постарается получить от него серьёзную «компенсацию» за этот Крест. Но он давно уже, да и всегда был готов к этой тонкой и жёсткой дипломатической борьбе. Каждый знал свою задачу, о которой другой только догадывался. И каждый дюйм, отвоёванный в этом поединке, означал спасённые или погубленные жизни.
Почти вплотную к железной дороге примыкал хвойный лес. Старые сосны, перемежающиеся сосновым молодняком, чуть шуршали на ветру о чём-то своём, далёком от войны и политики. Терпкий и тонкий запах хвои даже немного проникал в вагон.
Барон смотрел на эти сосны, на большой валун, лежащий у края леса, на зелёные стройные кусты можжевельника и снова думал о том, что не на ком-то другом и даже не на президенте Рюти лежит главное и тяжкое бремя ответственности за сохранение этой земли. Северной, суровой, но удивительно живой и тёплой, почти первозданной, земли его Родины. А только на его плечах, на его сердце. На нём. На Маннергейме. И он, как никто другой, хорошо знал, сколько существует сегодня смертоносных снарядов и бомб у Германии, у России, у других союзников с той и другой стороны. Миллионы и миллионы. И вооружённых, разгорячённых войной, озлобленных солдат тоже миллионы и миллионы.