А страна у него небольшая. Но она у него одна. Другой нет. И армия одна. Не очень большая, но сильная. И умелая. И если её, эту армию, не суметь сохранить в сегодняшней кровавой круговерти Европы, мира, то Суоми останется совсем беззащитной... Перед злыми и алчными чужими солдатами. Конечно, народ и без армии будет защищаться. Лесная война... Но это уже совсем другое. Это уже борьба в лежачем положении. Нельзя. Нельзя допускать обстрел или бомбёжку Суоми. Не всегда получается...
Осторожность и выдержка всегда были ему свойственны. Ему, который в битвах не знал страха. Который, командуя кавалерийскими соединениями, проводил неожиданные и яркие операции. Бесстрашно. Но продуманно. Заранее подготовив прикрытие и перехват вражеских контратак. Это была Первая мировая. Тогда генерал Маннергейм воевал и против немцев. И Гитлер — в то время ефрейтор кайзеровской армии Адольф Шикльгрубер, — конечно, уже тогда слышал о легендарном русском генерале. И сегодня, чтобы польстить маршалу, он не лгал. Несмотря на свойственную ему изощрённость в хитрости и лицедействе.
— Я очень сожалею, — продолжал рейхсканцлер с нарастающим темпераментом, — что не смог поддержать вас в Зимней войне. Наши танки, прекрасные и мощные, не могли, однако, воевать в плохую погоду. Ещё с давних времён в Германии господствовало мнение, что вести войну зимой нельзя. И потому бронетанковые соединения Германии не были подготовлены и оснащены для Зимней войны. Кроме того, воевать на два фронта, особенно тогда, в начале войны, было невозможно. Плохая погода расстроила мои планы. Это было серьёзное невезение. Я рассчитывал покорить Францию в течение шести недель. Если бы тогда, осенью тридцать девятого, это удалось, тогда бы ход мировой истории был иным.
Гитлер продолжал, бурно, но точно жестикулируя, используя в полной мере свою подготовленность в ораторском искусстве. Барон внимательно слушал, глядя ему в глаза, которые были пусты и пронзительны, и ничего, кроме необъяснимой общей речевой страсти, не выражали.
На маршала это не действовало. О только что полученном ордене он уже не думал. Его жизненный, военный опыт, да и возраст, позволяли ему и на самые яркие, неожиданные события реагировать спокойно, не нарушая из-за эмоций, обычный ход мыслей и дел.
Он слушал слова канцлера, анализировал его речь, ход его мысли, стараясь понять, что тот не досказал. А это было всегда. Барон это чувствовал. И это было естественно. Политики и более низкого ранга не договаривают большую часть того, что сказал бы не политик. И маршал хорошо представлял причины, по которым Германия не помогла ему в Зимней войне. И они, эти причины, были другими. Конечно, война на два фронта — это да. Но главная причина была не в этом. И тем более не в оружии. А в том секретном соглашении между Гитлером и Сталиным, подписанном осенью тридцать девятого. Когда имперский министр иностранных дел Риббентроп летал в Москву. Маршал хорошо знал эту дипломатическую лису. Однако — одного из немногих высших руководителей Германии — и очень образованного, и имеющего родовой титул барона. И вот Иоахим фон Риббентроп и подготовил с Вячеславом Молотовым этот сверхсекретный протокол о сферах влияния. Протокол к договору о ненападении. И Суоми вошла в Сталинскую сферу. Маршал это тоже знал. Были кое-какие сведения от разведки. Но главное — он это просчитал. Вычислил. Исходя из стратегии и конкретных действий Германии и СССР. А действия эти он знал очень хорошо. Всегда внимательно наблюдал, изучал, анализировал.