Я молча кивнула. Я представляла себе их души: всех, кого соединил уникальный орган Пицунды. Как они летают там, под сводами храма, невидимые и свободные.
– Я туда каждое воскресенье хожу, – продолжала Нанули. – И чаще ходила бы, да хозяйство у меня. И ты сходи, послушай!
– Я схожу, – согласилась я, почему-то не сообщив ей о сегодняшнем посещении храма.
– А ты не сомневайся, детка, муж тебя любит, – совершенно неожиданно сказала хозяйка. – И детей любит. Я вижу.
– Он мне не муж, – сказала я.
То, что дети – тоже не наши дети, а племянники Фёдора, я уточнять не стала.
Всё-таки тревожило меня то, что я не слышу их голосов. Не говоря уже о том, чтобы видеть их самих. Ночи в Абхазии тёмные.
Я залпом, не по этикету, выпила оставшийся коньяк и пошла к морю.
Море шумело в темноте, как огромный невидимый зверь. Я вошла в воду. Плеснула волна, и моя длинная юбка облепила ноги. Кожу что-то приятно щекотало: может, стайка рыбок, может, просто пузырьки.
Море уютно урчало. В его чреве было много детей, оно давно потеряло им счёт, а может, наоборот, знало наперечёт каждого морского конька и каждого моллюска.
Но оно не прочь было приласкать и убаюкать ещё одного. То есть меня.
Тимофей
Они подошли на следующий день в спортивной раздевалке. За ночь Панфёров осознал смысл моей угрозы и даже продумал план действий. Весьма предсказуемый, кстати.
Итак, раздевалка, урок физкультуры, четверо на одного. Ну-ну.
– Чего тебе, Сеня? – спросил я, укладывая в рюкзак кроссовки.
У нас физра закончилась, у них должна была начаться следующим уроком.
Вместо ответа Панфёров схватил меня за шею и вдавил в стену. Сильно схватил, надо сказать. И припечатал тоже будь здоров. Из меня будто воздух вытряхнули. А новой порции воздуха Сеня меня лишил, безжалостно сдавив горло.
– Ты что, ублюдок, грозить мне надумал?
Я не мог ему ответить. Но Сеня и не нуждался в ответе.
– Если вякнешь кому-нибудь о том, что знаешь, тебе не жить! – грозил Панфёров. – Так и запомни! Хоть слово скажешь, и на инвалидную коляску всем миром будут скидываться Для тебя!
У меня уже начало темнеть в глазах, я сделал знак, чтобы Сеня ослабил хватку. Тот послушался.
– А если ты… – начал я, отдышавшись.
Сеня договорить не дал.
– Здесь я условия ставлю, урод! Я!
– У тебя свои условия, у меня свои, – возразил я. – Вчера ты их услышал, повторять не буду.
– Он не понимает! – с каким-то бессилием произнёс Панфёров.
Но тут я резко рванул сквозь строй его шестёрок, оставив на поругание мешок с обувью. Фиг с ним, с мешком, кроссовки всё равно старые.
Погони за мной не было. Я знал, что на этом Панфёров не остановится. Но и уступать не собирался. Мне понравилось чувствовать себя всемогущим. Конечно, я, что называется, рискую здоровьем, и сильно рискую. Но оно того стоит.