Трое конных ждали их у ближнего конца озера, там, где кончался, истончался, истаивал последний снежный язык. Не доходя саженей двухсот, Мухетдин остановился. Они разобрали лошадей, поднялись в сёдла и пошли шагом: впереди Мухетдин с Беталом, за ними Атарщиков и Новицкий — сиречь Измаил. Темир с вьючной лошадью замыкал группу. Сергею показалось странным, что партия, идущая им навстречу, так немногочисленна. Сверху он насчитал людей у озера едва ли не вдвое больше. Он хотел спросить Атарщикова, но казак опередил, шепнув несколько слов по-черкесски:
— Было пятеро. Двое ускакали предупредить. Эти уже не пойдут на ту сторону, отправятся с нами.
По знаку Мухетдина они остановились. Братья поехали вперёд, побеседовать с встречными. Быстро Новицкий понял, что двое из них хорошо знакомы Беталу. Тот оживился и громко заговорил, то и дело кивая в сторону Сергея. Тот на всякий случай проверил под буркой — свободно ли выходит кинжал из ножен. Металлический щелчок курка рядом подсказал ему, что казак тоже не слишком спокоен. Что было на уме Бетала — условленная работа или предательство, они не могли решить, пока Мухетдин не пригласил их подъехать ближе.
— Они из того селения, — начал он говорить на языке черкесов, которым владел едва ли лучше, чем русским. — Говорят, что в этих горах трудно человеку неопытному. Говорят, что покажут путь.
Новицкий понял, что трое встречных намерены сопровождать их, чтобы удостовериться — те ли они люди, за кого себя выдают. Прежде всего, опасения их относились к нему, Измаилу. Собираясь в дорогу, он не намерен был посетить те самые разбойничьи аулы, в которых властвовал Абдул-бек, слишком опасным казалось ему подобное предприятие. Только наметить дорогу да набросать перевалы на схеме. Но сейчас отступать было поздно. Он вспомнил, как и чему учил его старый казак, сжал зубы, сузил глаза и спокойно, даже надменно, встретил вопрошающие взгляды лезгин. Бурка и папаха были на нём черкесские, штаны, ноговицы[47] тоже пришли из Западного Кавказа; и шашка висела дорогая, и ружьё Семён ему поменял на винтовку, старую, но ещё годную в дело. Посадка — вот что могло его выдать прежде всего, но и тут они приготовили легенду заранее. Мол, пуля ударила его в бок, рана зажила, но плохо, оттого и держится в седле Измаил, скособочась. Но и это было правдой, хотя бы наполовину; а что картечина прилетела из жерла французской пушки на берегу неширокой реки, текущей в равнинах Севера, о том знать никому было не нужно.
Они ехали долго, до темноты. И расположились на небольшой площадке, проплешине ровной земли, что с трудом втиснулась между двумя горными складками. Костров не разводили, поужинав всё той же смесью сушёного мяса с орехами, да запили ужин глотком воды из фляги. Воду они взяли свежую, из озера, но за день она успела прогоркнуть, отдавала запахом кожи. Днём, на жаре, и такая была спасением, а ночью, в остром воздухе гор, она показалась Новицкому особенно неприятной.