— Деревня! — доброжелательно отвечал старообрядец.
— Школа есть, магазины?
— Не-ет, этого нет!
— Ну ладно, продукты завозите, а без школ как?
— А зачем они? Мы детей дома учим.
— Ну и куда они после, без аттестата?
— Как куда? Жить будут. Своих детишек растить, Богу молиться…
— И правильно! — проворчал старик. — Нынче в школах только на проституток, на воров и наркоманов учат.
— Во, даете! — удивился мордастый. — У вас ни документов, ни прописки?
— А зачем? — невозмутимо улыбнулся бородач.
— Как? Дом у тебя построен. А документы? Эдак, придут и отберут.
— Лучше мы на новое место уйдем и новую деревню построим, чем с вашими бюрократами водиться. Они же из-за этих документов жить не дадут, душу вымотают.
— Так-то оно так, но…
Ободренный этим «но», бородач осторожно начал проповедь.
— Жизнь-то человеку для чего дана? Не в очередях стоять, а душу свою улучшить. Тело, дом, все временное. А душа вечная. Сейчас жизнь-то легкая. Никогда она такой легкой не была. Вот народ и опамятовался после голодовок: знай себе обжирается да веселится. А кто не пьет, не курит — много ли надо, чтобы прокормиться да одеться? Посмотришь, как у вас живут, — страшно, ей-богу!
Федор лежал, не шелохнувшись, внимательно прислушивался к разговору.
— Дети у тебя есть? — продолжал расспрашивать дальнобойщик, потчуя попутчика.
— А как же, шестеро, — отвечал тот.
— И как теперь? Ни в институт, ни в техникум?
— Что я, изверг, свою кровинку в город отправлять? — искренно удивился бородач. — Нам там хорошо. В семье мир да любовь. Тайга кормит…
От последних слов у Федора кольнуло шильцем под сердце. Столько сил положено было на дочь, одну-единственную… И все прахом. Скажи этому таежнику-старообрядцу — не поймет, зачем они надрывались, зачем подолгу жили в разлуке? Все равно переламывалась жизнь надвое: на одной стороне он, на другой жена и дочь. Федор знал счастливую бездетную семью, в которой жена пережила мужа на сорок дней. Последние ее дни, кончина, похороны и скандал объявившейся родни — все это было ужасно. Успокоенный этой мыслью, он задремал под стук колес, а когда открыл глаза — поезд подходил к Ангарску, в купе было тихо, у ног его лежала стопка с постельным бельем.
Федор отметил про себя, на сколько километров удалился от Байкала. Как это бывало в тайге, ждал знакомого ощущения удаленности. Но было совсем иное чувство: тяжкое и муторное, будто часть его тела зацепилась за байкальские скалы — натягивалась как резина и все никак не могла оторваться.
Перед Тайшетом старообрядец стал собираться. Федор вышел в проход, устав лежать.