— У вас работает некая Леокадия Бержанскене?
— Работает. Она у нас за уборщицу и сторожа, — ответил директор.
— Где она сейчас?
— Дома скорее всего, — директор подошел к окну и показал на домишко возле погоста. — Там она и живет.
Военный тоже остановился возле окна, задержал взгляд на избушке и, обернувшись, грубо спросил:
— Где ее сын?
— Не знаю, — растерянно произнес директор. — Говорят, во время войны пропал.
Военный подозрительно оглядел собеседника и буркнул:
— Бывает, и без вести пропавшие находятся.
Вскоре машина уже стояла возле дома Леокадии Бержанскене. Прихватив с собой хозяйку, незнакомцы уехали.
Сторожиха вернулась домой только на следующее утро. Вид у нее был жалкий и подавленный, воспаленные глаза обведены черными кругами — женщина постарела сразу на несколько лет. Видно было, что силы покинули ее. Директор велел старшеклассницам подмести после уроков в классах. Вместе с девочками осталась поработать и учительница Мажримайте.
Когда уборка подходила к концу, в коридоре показалась тетушка Леокадия, по обыкновению в черном ватнике и с болтающимся на сгибе локтя ведром. Остановившись у входа в класс, она уставилась покрасневшими глазами на девочек.
— К чему вы это, я сама… — тихо произнесла женщина.
— Вам необходимо отдохнуть! — укоризненно сказала Довиле. — К тому же мы кончаем.
Уборщица придирчиво посмотрела на вымытые полы. Казалось, она немного раздосадована тем, что кто-то посторонний сделал за нее привычную работу.
Девочки вскоре ушли по домам, смолкли их звонкие голоса, и в школе сразу стало тихо и неуютно. Леокадия постояла в проходе между партами, потом подошла к Довиле и сказала:
— Спасибо, что подменили меня. Сегодня я и впрямь не работник…
— Что случилось, Леокадия? Куда вас увозили?
Женщина подняла голову, и в ее глазах учительница увидела затаенную боль. Внезапно она бросилась к девушке, обняла ее и разрыдалась. Давясь слезами, стала рассказывать про свои злоключения.
— Затолкали меня в машину, а я сразу и подумала: в Сибирь повезут, не иначе, — устало начала она. — Сижу в уголочке, а они молчат, в рот воды набрали… И так мне захотелось обернуться, в последний раз глянуть на все, что я тут оставляю… А окошечко в конце машины махонькое, пыльное — как сквозь дым все видно. Поглядела я и еще больше расстроилась. Ехали мы долго, а дорога петлистая, ухабистая — напрыгалась я, как картошка в плетенке… По-моему, уже стало смеркаться, когда мы приехали. Вылезай, говорят, только ноги у меня затекли, стала я их разминать, а сама озираюсь вокруг: городок какой-то, несколько домов кирпичных, остальные деревянные… Мостовая булыжная под ногами, клочья сена валяются, каштаны конские. Догадалась я, что это базарная площадь. Повел меня, значит, военный по этому пустырю. А тут снег пошел — будто мухи белые налетели. Площадь сразу белая-белая стала. Гляжу: в другом конце люди в кружок собрались, вроде обсуждают что-то, не поняла толком, что они делают. Увидели нас — и врассыпную, не иначе — испугались. А там, где они стояли, четверо мужчин остались лежать, ногами в нашу сторону. Я чуть не умерла от страху. Остановилась и говорю: я туда не пойду!