После новгородской ссылки Герцен провел в Москве четыре с половиной года — до отъезда за границу.
Студент Афанасьев живет тоже в Москве, в одном городе с Герценом.
Около Герцена, как и в юные годы, собирался кружок друзей; Герцен называл этот кружок — «наши». Годы спустя он вспоминал: «Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде…» Однако «наши» были разные люди; придет пора, Герцен поймет, что он и его друзья по-разному видят будущую Россию, разные дороги ведут их в будущее. До конца пойдет с Герценом один Огарев.
Но пока они вместе: Герцен, Грановский, врач и поэт-переводчик Николай Христофорович Кетчер, критик Василий Петрович Боткин, актер Михаил Семенович Щепкин, журналист и редактор «Московских ведомостей» Евгений Федорович Корш.
Афанасьев, возможно, видел Герцена; скорей всего, видел — в университете, в театре. Герцен встречался с профессорами, у которых Афанасьев учился. Через несколько лет в письме к другу Афанасьев назовет Герцена «наш приятель».
В студенческие годы складываются понемногу знакомства Афанасьева. Он разборчив в товарищах и почти со всеми, кого выбрал в молодости, проживет всю жизнь.
Сохранились шутливые стихи, написанные через год после окончания Афанасьевым университета. Стихи нам очень дороги: они помогают увидеть Афанасьева за дружеским столом. В них изображен обед в семье Станкевичей. Это люди, близкие Грановскому, знакомые с Герценом, со Щепкиным они в родстве. Автор стихов — сестра Николая Станкевича, рано умершего литератора и философа; в его кружке встречались Герцен, Огарев, Бакунин, Белинский. Незадолго перед описанным в стихах событием Станкевичи перебрались в Москву из Воронежа, где дружили с братом Афанасьева — Иваном Николаевичем, офицером.
Боткин, Грачевский и Соничка рядом сидели; от них же
Свет изливался великий, и ночи светило затмилось;
Щепкин отец одиноко светил на другой половине…
Были тут Корш и Фролов, переведший Гумбольдтов космос,
Корш выпускал с расстановкой едкое меткое слово.
Дамы сияли улыбкой, с одной из них спор остроумный
Кетчер нелепый завел, и все тому спору смеялись.
Был и другой стол накрыт, и за ним заседали в сторонке
Юноши: Петр остроумный, да Барсовых двое, да с ними
Друга далекого нашего брат Александр Афанасьев,
Носом к орлам подходящий и голубю сердцем подобный…
Нам недосуг говорить обо всех, кто сидел за столом; важно, что собрались дружески пообедать люди, которые были прежде вокруг Герцена. «Старшие» на трапезе — это герценовские «наши»: Боткин, Грановский, Щепкин, Кэтчер, Корш… Правда, упомянут еще Фролов, географ и философ; про него Огарев писал — «один из самых близких мне по духу и по душе».