Стоять на своем: незнаком, не встречался, не знаю…
Афанасьев вдруг вспоминает, как давным-давно, в гимназии, хотели его высечь, а он не дался. И не высекли.
Он вспоминает: недовольные замечания министра Уварова, печатные доносы Булгарина, гнев митрополита Филарета, тайные посылки Герцену — все пока обходилось…
Громко стучат колеса, вагон потряхивает.
За окном ни зги не видать: безлунная ночь, метель.
Хорошо бы соснуть хоть часок — для свежести мысли.
Засыпая, Афанасьев успевает подумать, что все обойдется.
В лад бойкому колесному перестуку в памяти его мечется веселая песенка:
Я от де-душ-ки у-шел,
И от ба-буш-ки у-шел…
…Афанасьев просыпается, когда поезд, сбавив ход, медленно ползет вдоль перрона.
Столица Российской империи, город Санкт-Петербург.
В вагон на ходу прыгает обер-кондуктор, открывает висящую через плечо кожаную сумку с ярко начищенными медными защелками, пряжками, со множеством карманов и карманчиков, — начинает выдавать паспорта,
Смягчая вчерашнюю резкость, Афанасьев широко улыбается соседу:
— Доброе утре, сударь!..
— Доброе утро, доброе утро, — радостно отвечает чиновник ведомства народного просвещения. — Не угодно ли, милостивый государь, сигарку натощак?
— Благодарю вас. Однако сейчас вылезать, а на улицах в пределах государства Российского курить, как известно, строжайше запрещено.
Поезд сильно дергает напоследок и останавливается.
Афанасьев откланивается попутчику и спускается из своего ярко-желтого вагона второго класса на перрон.
Мороз отпустил. Снег скрипит под ногами. Над перроном стоит веселый, громкий хруст. Свежий воздух бодрит. Афанасьев легко идет по перрону — мимо голубых вагонов первого класса, мимо паровоза с высокой трубой, — выходит на площадь.
Во времена Петра Великого где-то здесь, вблизи нынешнего вокзала, был «зверовой двор»; когда персидский шах подарил Петру слона, животному сшили огромные кожаные сапоги, в них слон прошел пешком от Астрахани до Петербурга. Афанасьев читал об этом где-то. Он бодро шагает по Невскому, как всегда не оглядываясь по сторонам и словно всматриваясь во что-то стоящее далеко впереди.
У входа на мост — будка, раскрашенная белыми и черными полосами с красной каймой. Возле нее стоит будочник в серой шинели и высоком, как паровозная труба, кивере.
Афанасьев напевает песенку
Секретарь особой следственной комиссии, внимательно оглядев конец пера (чтобы, упаси бог, кляксы не получилось), старательно выводит на чистом листе:
«1862 года декабря 9 дня. Допрос вызванному из Москвы надзорному советнику Афанасьеву…»
Стол, покрытый зеленым сукном, портрет государя в рост.