Генеральный хорунжий вынужден был представиться первым. Он взмахнул рукой с золотыми шевронами, но не поднес ее к виску для приветствия, а словно собирался почесать за ухом, да передумал.
– Слава Украини! – произнес он и, не дождавшись ответа, сухо сообщил: – Генеральный хорунжий броневых сыл Народной республикы Украины Суховерхый.
– Махно!
– Догадався, – сказал Суховерхий, с чуть приметной усмешкой оценивая рост Махно, его каблуки, «венгерку», огромный маузер в деревянной кобуре. – Я вас чекаю вже бильше чотырех годын. – Он бросил короткий взгляд на часы, извлеченные из бокового кармана кожанки, и щелкнул крышкой. – Ще б трошкы, и я открыв бы огонь по ваший резиденции за непокору. Мои гарматы бьють верст на десять з гаком.
– А у меня тут недалеко, в Пологах, стоит паровоз под парами, – смирненько так и тихо, на хорошем русском ответил Махно. – На паровозе сорок пудов динамита. Если пустить на вашу колею… Интересно бы получилось!
Суховерхий пристально посмотрел в глаза Нестора. Но куда его спрятанным за стеклышками серым глазкам против яростного взгляда каторжника. Не та была у него биография, не такую жизнь прожил генеральный хорунжий.
– Ну что ж, вы именно такой, каким мне вас обрисовали, – сказал Суховерхий, тоже переходя на русский. – Поговорим по-хорошему. Я, между прочим, не какой-нибудь военный скот, жаждущий крови, а в недавнем прошлом доцент украинской филологии… – Он указал рукой. – Пройдемте в салон, поговорим наедине.
– Поговорим, – сухо ответил Махно.
– Ссориться нам, украинцам-демократам, не пристало, – заметил генеральный хорунжий. – Не затем мы совершаем революцию.
Они вдвоем шли к вагону, украшенному трезубцем. Махновские хлопцы и свита хорунжего остались на перроне.
Салон-вагон поистине был генеральский, доставшийся от царской армии. Да и весь бронепоезд – не какой-то там самоклепанный из железных листов в мастерских, а заводской, на манер броненосца. «Подарок» от старого режима, от царской России. Круглые башни с трехдюймовками, барбетные выступы для пулеметов, тяжелая морская пушка…
На стенке штабного отделения, в самом центре, висел большой портрет усатого человека. На столе, придавив развернутые штабные карты, стоял ополовиненный штоф, в беспорядке были расставлены тарелки с закусками.
Их встретил крупный и грузный человек с оселедцем на голове, в русском генеральском мундире без знаков отличия, но тоже с бантом. Он крепко, по-мужицки, пожал Нестору руку.
– Головный атаман Запорожского коша полковник Горобец, – представился он басом. Видимо, полковник уже был порядком навеселе.