Пока же он дома, наслаждается теплом родного очага. Здесь его не мучают сомнения и страхи, здесь он знает, где что на какой полке лежит. Здесь его всегда ждут простые, но приятные радости – собственный стул, своя кровать, ломоть домашнего хлеба с хрустящей корочкой, намазанный терпким, горьковатым мармеладом, и горячий чай на завтрак. И самое главное – здесь его семья. Как же ему их будет недоставать, даже всего несколько дней, не говоря уже про несколько недель.
Он так и сказал Шарлотте, причем не один раз – словами, прикосновениями и молчанием.
***
Стоя на палубе корабля, Питт смотрел на лазурную гладь океана, что простиралась до самого горизонта. Тот, в свою очередь, был едва заметной линией, отделявшей море от неба, без малейшего намека на сушу. Питт был рад уйти из тесной каюты, которая принадлежала ему лишь наполовину.
Он был вынужден делить ее с тощим, унылого вида ланкаширцем, который регулярно совершал этот вояж в деловых целях. Человек этот видел впереди черные времена и получал некое извращенное удовлетворение, заявляя об этом при первой возможности. Единственным его достоинством в глазах Питта было то, что его никто не интересовал. Он ни разу не спросил у Питта, кто он такой, чем занимается, откуда родом и зачем плывет в Египет.
Наррэуэй не предложил Питту никакой легенды, предоставив ему право самому решать, что и кому говорить. Начальник Питта был убежден, что человек, придумавший себе историю, охотнее в нее поверит и не совершит способных выдать его промахов. Питт провел два часа в поезде, пока ехал из Лондона в Саутгемптон, ломая голову и пытаясь придумать мало-мальски правдоподобное объяснение своему египетскому вояжу, которое бы не основывалось на том, что ему неизвестно. Деловая поездка исключается. Пятиминутного разговора хватит, чтобы понять, что в вопросах коммерции он полный профан. Он не был ученым и тем более специалистом по истории Древнего Египта, которая в последнее время стала предметом всеобщего, постоянно растущего интереса. Достаточно одного вопроса, чтобы обнаружилось его полное в ней невежество.
Какой человек поедет посмотреть заморскую страну, о которой он ничего толком не знает и где у него нет ни друзей, ни родных? Вряд ли женатый. Питт решил быть как можно ближе к правде – так надежнее и безопаснее, ибо создавало некий внутренний стержень. Но если он плывет в Египет не удовольствия ради, значит, тому должны быть некие причины.
В конечном итоге он решил изобрести брата, уехавшего в Египет по каким-то своим делам, от которого вот уже пару месяцев не было никаких вестей. Это довольно правдоподобно объясняло цель поездки, позволяло без опаски задавать самые разные вопросы и делало ненужными любые оправдания собственного невежества в том, что касалось страны. До сих пор его ответы на вопросы других людей не вызывали у них сомнений. Его спутник по каюте ограничился замечанием, что, мол, если брат Питта занимается хлопком, то его дело швах, а самому Питту стоит начать поиски его останков в темных закоулках и даже в реке. Питт тогда ничего не сказал в ответ на его слова.