— Здорово, Цинга.
— Привет, — как ни в чем не бывало тянет руку.
Может, он и не знает ничего. А возможно, получил какой-нибудь особый инструктаж на мой счет.
— Слышь, Цинга, организуй-ка мне встречу со Щавелем.
— Опять?
— Да, опять.
— Когда?
— Сейчас.
— Как понять — сейчас. Что я тебе его, рожу?
— Нет, не родишь. Но позвонишь и позовешь сюда. Скажешь, что дело срочное, а разговор — не телефонный.
— Мне щас некогда. И радиотелефона у меня нету.
— Я дам тебе жетон: дойдешь до автомата.
— Не дойду.
— Дойдешь. Еще как дойдешь.
— Ты чо, напрягаешь меня, что ли, — никак я не врублюсь.
— Напрягаю.
— Лучше не надо. А то потом жалеть придется.
— Не придется. Короче, Цинга, пока ты не выдернешь сюда Щавеля, работать ты не будешь. Я тебе не дам.
— За базар отвечаешь?
— Отвечаю.
— Ну и как же ты мне работать не дашь? На одних понтах?
— Не на одних. Не дам — и все.
— На понтах, значит. Так я щас пацанов позову. Для такой темы у меня свой жетон есть. Пацаны приедут — разведут. Ты, кстати, еще не разбашлялся за прошлый раз. Заодно и на счетчик поставят.
— Не поставят. Слушай меня внимательно. Сейчас я позвоню в РУОП — по телефону доверия. Знаешь такой? И приедут к тебе клиенты — товара на всех не хватит. Да они тебя и сами отоварят. Ты ж знаешь — мало не покажется. Ну, что теперь скажешь? Свинтишь? Точку сменишь? Но я тебя везде найду. Добрые люди, если что, подскажут. Короче, Цинга, тебе остается всего два варианта: или выдернуть сюда Щавеля, или искать другую работу.
Обрисованная перспектива безработицы оказывает на Цингу должное впечатление: глазки его, застывшие в ужасе при моих словах, забегали, едва их владелец осознал, что слова эти — всего лишь угроза, и трагического исхода можно избежать, если принять выдвинутые условия. Нервно сглотнув, Цинга вежливо — спеси как не бывало — спрашивает:
— Ты чо со Щавелем-то, побакланить хочешь?
— Доставай, Цинга, жетон, иди звони Щавелю, скажи, что, если до двенадцати его не будет — я начинаю действовать. Давай шевелись. Клиенты ждут, и мне некогда.
Щавель подъезжает в половине двенадцатого. Идет от машины — вразвалочку, руки в карманах — словно не для серьезного разговора приехал, а так, прогуляться. Ничего: раз приехал, значит, в штаны уже подналожил малость. Был бы по-настоящему крутым или в завязке с РУОПом, пропустил бы мои угрозы мимо ушей. А может, он проучить меня явился, чтобы не пугал зря серьезных людей? Хрен ее разберет, душу бандита, — если она у него имеется. Но в любом случае следует помнить о нервах — не расслаблять их, держаться спокойно, уверенно, достойно. Щавель должен понять, что я не боюсь его… Но почему же он, сволочь, глядя на меня, ухмыляется?