Это так много, когда тебя просто обнимают. Когда ты, самостоятельный и взрослый, чувствуешь себя слабым и нужным. Да, можно быть и слабым — если тебя постоянно обнимают.
В этот чудесный и редкий момент своей жизни Люк проникся пониманием по отношению к Миа.
— Когда ты вырастешь, я тебе кое-что расскажу, Люк.
— Что ты мне расскажешь? — спросил юноша, глаза которого на этот раз были мокрыми и чистыми. Не подозрительными, не выражающими презрение, а чистыми, словно их вымыли, смахнув всю грязь.
— Это секрет.
— Расскажи мне этот секрет сейчас же.
— Нет, — улыбнулась женщина. — Позже расскажу.
— Я буду рад твоему секрету или нет?
— Ты после него не сможешь жить как раньше, Люк.
— Что же это за тайна такая? Только любопытнее стало.
— Я обязательно тебе расскажу, а пока живи так, словно тебе осталось жить считаные дни.
— Это меня как-то изменит?
— Очень изменит, Люк. Ты больше никогда не будешь прежним. Клянусь тебе, так как знаю тебя, как себя.
— Меня ничего в этой жизни не изменит, мама, если я этого не захочу сам.
— Ошибаешься, Люк. Я тоже много раз обжигалась, считая, что могу держать в руках огонь.
— А ты могла бы мне рассказать эту тайну, если я открою тебе свою?
Юноша пошел на детскую хитрость.
— Нет, — улыбнулась женщина. — Моя тайна не сравнится с твоей.
— Откуда тебе знать, если я тебе о ней еще не рассказывал? Вдруг она окажется равной твоей?
— Просто знаю и все. Больше не проси меня, не расскажу.
— А когда я ее узнаю? Через одиннадцать лет, как узнал о твоей любви ко мне и что у тебя сердце быстрое и громкое, хоть говоришь ты тихо и медленно? Или ты унесешь эту тайну с собой в могилу?
— Я обязательно расскажу тебе, Люк. Слово даю.
— Хочу верить, что твое слово весит не меньше моего, — сказал юноша, по прежнему слушая стук сердца своей живой и теплой матери. Самую приятную песню.
— Может быть, и больше, Люк.
— …
Юноша просто застыл в объятиях и ничего не говорил. Так он просидел больше двадцати минут, руки Ребекки уже давно затекли. И женщина терпела самую приятную на свете боль.
— А я не пытался покончить с собой, — вдруг сказал Люк.
— Почему тогда ты бросился головой о камень?
— Я не бросался. Точнее не хотел этого. Мне хотелось просто повторить свой полет над обрывом, тогда он длился почти три секунды. По времени, проведенному в воздухе, — добавил юноша.
— Ты учился летать?
— Да. Сначала на деревянных крыльях из досок, а затем на собственных руках.
— Тебе удалось пролететь так долго на досках?
— Нет. На руках. — На этот раз Люк ответил просто, без гордости в голосе, так как не надеялся, что мать ему поверит.