— Я попытался помочь одной бездомной женщине, но она оказалась гнездом для птиц.
Я решила не переспрашивать. Герхард улегся на траву, ткнул пальцем в небо.
— Мама и папа говорили, что это под землей. Но здесь тоже есть небо.
— Я думаю, это мир мертвых, — сказала я. — Как подземное царство.
— Мне говорили: не совсем. Это странный мир. Тут королевство людей, которые были до людей.
— И они поднимаются наверх, делают себе детей, а потом их воруют?
Герхард пожал плечами, снова зачем-то указал на небо, но никак это не прокомментировал. Тогда я сказала:
— Я видела здесь кладбище. Я там очнулась.
Герхард повернулся ко мне, солнце сделало его глаза еще светлее, из-за сузившихся зрачков они казались почти незрячими.
— Потому что ты упала на кладбище. И очнулась там же. Я очнулся в птичьем саду.
Я кивнула, выходило логично.
— Я люблю кладбище, — сказала я неожиданно. Вряд ли он, конечно, был готом, но стоило проверить. Герхард сказал:
— Я люблю трогать разные вещи, надгробия тоже. Но люди мне больше живые нравятся.
Этого стоило ожидать. Впрочем я, насмотревшись на клубничное кладбище, тоже несколько порадовалась обществу живого человека. Мы с Герхардом были как-то связаны, у него была та же история, что и у меня, и я радовалась этому. Как сдавать экзамен, сидя за одной партой. Вопросы у каждого свои, но в одиночку было бы хуже. Я поднялась на ноги и протянула ему руку.
— Надо идти. Там еще две девчонки и один парень. Любишь девчонок?
Он пробормотал что-то мечтательное, но что именно я не поняла. Так что я сказала:
— Я всем говорю, что я лесбиянка, потому что я не хочу быть как все.
Нужно ведь было как-то завязать разговор. Нам предстояло идти вместе еще некоторое время.
— Но ты не можешь быть не как все, потому что все хотят быть не как все, как и ты хочешь, значит ты уже как все.
— Да ты философ, — сказала я мрачно.
— Я учился в коррекционной школе.
Я хотела было сказать, что в моей школе тоже было много дебилов, но шутка получилась бы слишком неприятная, а мне не хотелось его обижать. Некоторое время я просто рассматривала мир вокруг, а Герхард журчал что-то на своем мягком, не всегда понятном языке. Здесь было удивительно красиво, как в сказке. Я никогда прежде не видела ничего настолько потрясающего. Невероятные цвета, которыми переливался мир, удивительные бабочки, головки цветов, с любопытством обращающиеся к солнцу. Мне пришла дурацкая ассоциация: я будто оказалась в сердце драгоценного камня, где нет ничего, кроме красоты. Удивительные, пушистые, как сахарная вата, облака проплывали над нашими головами, а в кронах деревьев леса, лишь ненамного отступившего от края реки, я слышала щебет птиц, по-особенному мелодичный, и иногда среди теней и веток мелькали яркие пятна крыльев. На ветвях деревьев я могла разглядеть плоды, крупные, красные, не то яблоки, не то гранаты. Вокруг них и вились птицы, слишком быстрые, чтобы можно было увидеть что-то, кроме беспорядочных мазков разноцветных крыльев.