Мы шли вдоль реки, и я любовалась. У меня было странное ощущение, будто я смотрела не на реальность, а не произведение искусства. Даже не в том смысле, что все было красиво — иногда реальность бывает прекраснее любой картины, иногда она бывает прекрасна настолько, что ее и описать толком нельзя. Все здесь было таким гармоничным, каким никогда не бывает в настоящем мире. Симметрия природе не свойственна, природа это хаос и случайности, а вот человек стремится придать ей порядка, классифицировать и уложить в заранее заданные категории. Это место было рукотворным, все здесь было создано человеческим разумом с его представлениями о красоте, основанными на природе. Не то чтобы мир казался упорядоченным, скрупулезно воспроизведенным. Нет, просто он был помыслен, а природу помыслить нельзя.
— У меня тут гениальная мысль, — сообщила я и поняла, почему с Герхардом легко. Я говорила ему все, о чем думаю и не переживала, что он поймет меня как-то не так или что-то не то обо мне подумает. Герхард улыбнулся, улыбка у него была удивительная.
— А какая?
И я повторила ему то, что думала про себя, слово в слово, хотя прежде я весьма трепетно относилась к собственным редким приступам размышлений. Куда больше чем думать, я любила есть, если уж говорить об удовольствиях, получаемых с помощью головы.
— Красиво, — сказал Герхард. — Мне понравилась та часть, где мир прекраснее искусства. Я люблю снег, но его нельзя передать красками. Это грустно.
А потом Герхард вдруг указал куда-то в сторону.
— Вот, здесь я очнулся, и все снова стало хорошо.
И я увидела то, что Герхард назвал птичьим садом. Название это имело свой смысл. На ветвях деревьев, как плоды, были развешаны золотистые и серебристые, тонкокостные клетки с вензелями, венчающими их. В клетках бесновались птички, они трепетали, щебетали, метались внутри металлического каркаса, так и не сумев смириться с неволей.
— Жутковато, — сказала я.
— Глубже в лесу они уже скелетики, — сказал Герхард. И все же, несмотря на эти тревожащие детали, мир продолжал казаться мне удивительным. В какой-то момент я увидела разбросанные по траве, побелевшие от времени камни. Тропинка, на которой их было великое множество, уходила чуть глубже в лес. Там и должна была быть Констанция. Ее имя было неподвижно с самого начала, и я подумала — вдруг она без сознания или мертва?
Герхард сказал:
— Если наши с тобой родители — принцессы и принцы этой страны, то мы тогда кто?
— Мы — невинные жертвы данных в стрессовой ситуации обещаний.
Герхард нахмурился. А потом сказал: