— Вот теперь чувствуется, что это сигнальный дым, — с удовлетворением говорил Житнев, прослеживая черный букет, поднимающийся к небу. — Будь я на месте того, кто ищет потерявшийся самолет, непременно обратил бы внимание на такой дым!
У всех полегчало на душе. То, что они живы, то, что им пока не угрожает смертельная опасность, кроме быстрого таяния снега, наконец, надежда на то, что их сигнальный дым заметят с воздуха, — все это настраивало всех на благодушный лад. И тем не менее уже за завтраком Житнев ввел норму продовольствия — каждому было выдано (распределяла Вика) по двести граммов хлеба, по небольшой порции оленьей колбасы из запасов Славика и по два кусочка пиленого сахара из «неприкосновенного запаса». Завтрак заметно не обременил никого, но никто даже виду не подал, что не поел досыта.
За завтраком Житнев, еще раз изучив карту, принял решение послать Мурутяна в южном направлении, а Славика в северном. Объяснил он это тем, что самолет шел на юг, впереди должен был находиться Центральный хребет, его контур хорошо знал второй пилот — не раз переваливали его по воздуху вместе. Любая из вершин скажет Мурутяну больше, чем Славику. Если Житнев ошибся в своих расчетах, то потом к северу будет послан Ашот и ознакомится с тамошней обстановкой.
Отослав в разведку Мурутяна и Славика, Житнев принялся за «инвентаризацию» самолета, чтобы знать, какая из деталей пригодится в дороге и как ее демонтировать. Он начал с пилотской кабины, в первую очередь с радиоаппаратуры — нельзя ли использовать в ней хотя бы приемную часть блока. Вскоре, однако, убедился — аппаратуру невозможно восстановить, смяты все детали внутри блока, побиты лампы. Невредимыми оказались аккумуляторы. Их можно использовать как Источник света в ночное время. Житнев отнял их, перенес в пассажирскую кабину. Потом полез под мотор, откопал лыжи, осмотрел их. Они сохранились полностью, только у первой сломалась «нога». Но она и не Требовалась, так как нужна сама лыжа. Он принялся отнимать лыжи, вооружившись набором гаечных ключей. Не успел демонтировать правую лыжу, как услышал скрип снега над головой и голос Мурутяна:
— Командир, вылезь-ка на минутку, ничего не понимаю, — продолжал он, когда Житнев вылез из снежной пещеры. — Пойдем в кабину, посмотрим по карте.
И вот они перед раскрытым планшетом.
— Я прошел километров пять, — стал объяснять Ашот, болезненно жмурясь. — Очень режет глаза, не покраснели? — Он повернулся лицом к окошку, широко открыв веки.
— Слушай, Ашот, они у тебя очень воспалены. Яблоки и веки. Отчего это?