А река разгулялась не на шутку. К утру ее уровень поднялся, должно быть, метра на два, а вода все продолжала прибывать. Обычно спокойная, ласковая Моховка теперь форменным образом взбесилась, затопила все равнинное левобережье, переполнила заливы и старицы в правобережье. Грязно-мутные ее воды неслись широким потоком, ломая все на своем пути. Она собрала, должно быть, со всего своего бассейна мусор, коряги-выворотни, гнилые колодины и теперь уносила их прочь. Много плавника набилось в тальниковых зарослях левобережья; там образовались огромные заломы, под которыми были погребены целые кущи тальника. Вода повсюду сделалась настолько мутной, что для питья пришлось выкопать колодец неподалеку от старицы — яму глубиной около метра. Там отстаивалась чистая холодная вода.
На третьи сутки натуралистов разбудило заливистое пение птиц. Гремела вся Моховая падь. Сквозь парусину палатки густо сочилось золото утреннего солнца. Все было нестерпимо ярким — и синева неба, и зелень леса, и разлитый по миру золотой океан солнечного света. От этого торжества и буйства света пернатая живность Моховой пади прямо-таки ошалела — свистела, чирикала, пищала.
Только Моховика по-прежнему буйствовала и бесновалась, яростно завивалась в коловерти, глухо рычала в заломах, нагроможденных там и тут. В ее мутных потоках проносились огромные деревья, вывернутые с корнями, а иногда целые острова тальниковых кустов.
— Смотрите, смотрите! — вдруг закричал Сергей, указывая на корягу, плывущую почти посередине речки. — Медвежонок!
На коряге действительно лежал медвежонок. Он держался за нее передними лапами, а задние свисали в воду.
— Нынешнего помета, — определил Бударин, — совсем юнец. Давайте-ка быстро лодку на воду, поймаем его.
Надувная двухместная лодка всегда лежала наготове возле бивака. Ее бросили на воду, и Сергей с Юрием стали быстро грести, направляясь к коряжине. Вот они поравнялись с ней, подтянулись, и Сергей ловким движением поймал звереныша за загривок. Каково же было удивление Бударина и Кузьмича, когда они увидели, что медвежонок сдался ребятам без всякого сопротивления. Видно, он уже выбился из сил. Все разъяснилось, когда Сергей, обследовав пленника, крикнул:
— Задние лапы перебиты! В заломе, наверное, побывал…
И вот косолапый пленник на берегу, весь мокрый, взъерошенный, неуклюже большеголовый. Он дрожит, смотрит свирепо на людей своими мутновато-синими глазами и то тихо скулит, то угрожающе рычит. Задние лапы у него совсем не шевелятся, лежат на земле, как палки.
— Эка, угораздило тебя! — ворчит Корней Гаврилович, осторожно ощупывая медвежонка. — Обе лодыжки переломаны… Ах, бедняга, бедняга!