– Сережка мой пропал. Он позвал его из хаты, я жду-жду, а никого нету, я туда-сюда, пусто, ушли. А Сережка-то так никогда не уходил, не сказавши. Я кричала, кричала, а никого. И соседи не видели. Варлам сказал, что вроде как в эту сторону ушел кто-то, он видал. А больше никто не видал. Да и ночью кто ж увидит-то, а тот по нужде ходил вот и увидал.
– Тихо, тихо, ты не тараторь, успокойся, по порядку все говори.
– Ну, я же и говорю, он Серегу моего позвал и все, и нет никого, – завела девушка все ту же пластинку.
– Да, постой. Кто, он? Кто приходил-то?
– А я откуда знаю. На улице-то ночь, лица не видать. А в хату он не заходил, ток голос и слышала с улицы.
– Нашенский?
– Не, не нашенский. Голос незнакомый, чужой совсем. Я еще удивилась, кто такой, а Сережка-то мой его знает, поздоровкался да вышел, ток мне кулак показал и строго так шикнул, чтобы я в хате сидела, носа не казала. Ну, я посидела-посидела, а его все нет и нет, я и пошла глянуть, чего это он там долго так, а нет никого. Я давай звать, кричать, всех соседей разбудила. Так что, видала ты кого-нибудь? Проходили они тут?
– Нет, милая, не видали мы никого. Спали уже.
Девушка захлюпала носом:
– Был бы муж твой живый, вмиг бы отыскал, – и разревелась уже в голос.
Тетя Люба стояла рядом, прижав к себе плачущую девушку, и, приглаживая ей волосы, приговаривала:
– Тихо, тихо, не плачь. Найдется Сережка твой, никуда не денется.
– Ой, беду чую-ю. Не вернется он!! – взвыла та еще громче.
– Во, дура! А ну, не каркай! Ну, мало ли, куда мужик вышел, не неделю же его нет. Мой, вон, и месяцами пропадал…
– Вот-то ты и вдовая теперь. А я не хочу. Мы поженились только. Дитя я жду. А как я теперь сама? У-у-у-у…
– Да что ж ты его хоронишь-то! – психанула женщина. – Не успел мужик со двора выйти, а она уже по нему, как по покойнику, воет. А ну, возьми себя в руки!
– Не знаешь ты, Любонька, ничего. Он в пустошь собирался, как и твой, все же, отроком будучи, в рот твоему смотрел, мечтал таким же стать, а как узнал, что дите у нас вскоре случится, так и начал с палкой своей по огороду прыгать, биться учился, все уроки Глеба твоего повторял. Я говорила, не доводит наука боевая до добра, а он уходить стал, все чаще и чаще, и подолгу пропадал, бывало и неделями. Возвращался весь избитый, изодранный, но почти всегда с прибытком разным, даже с монетами, случалось, приходил, счастливый такой. Говорил – заработал. Вот только мне счастья этого не понять. Где же так работают, скажи мне, чтобы с ранами домой приходить? Я молила его, Богами заклинала, чтобы он ту работу бросил. Жили же охотой да огородом и прекрасно жили, вот чего он сунулся на этот приработок, скажи, зачем оно ему надо? Душой чую, Люба, беда придет в наш дом из-за этой его работы.