Робость Люси понемногу исчезла, и постепенно я перестал быть для нее чужим. Мы разговаривали, или, вернее, она говорила со мной свободно; несмотря на ее любопытство, я упорно молчал о себе. Но она все же делала попытки развлечь меня и с наивной откровенностью рассказала мне почти все о своей жизни. Иногда я слушал ее внимательно, но случалось, что, погруженный в горестные воспоминания, я забывал о ее присутствии.
До четырнадцати лет она жила с матерью в маленьком домике на мысе Код. Их семейный очаг лишь изредка оживлялся присутствием отца. Когда он приезжал, они отправлялись в соседний город, где стоял его пароход, и там проводили несколько недель беззаботного счастья; потом возвращались домой, опечаленные отъездом веселого капитана, и начинали считать месяцы и недели до его возвращения.
Люси рассказала мне о смерти своей матери, о горе, которое она пережила, и о том, как плакал отец, когда вернулся из плавания. С тех пор она постоянно жила на пароходе, и в бурю, когда капитан стоял на посту, а она оставалась одна в каюте и слушала завывание ветра и перекаты сердитых волн, девочка чувствовала себя несчастной и одинокой.
Слезы стояли у нее в глазах, когда она говорила об этом, и я с сочувствием смотрел на нее, как на сестру, посланную судьбой.
Однако я стал таким нелюдимым, что шутки капитана и веселый, музыкальный смех его дочери задевали меня как личное оскорбление. Но и она тоже вдруг становилась серьезной и даже печальной, когда видела скорбь на моем лице.
Дитя мое, я должен описать тебе множество событий за долгие годы. Поэтому мне придется только кратко излагать факты. И я не стану описывать ужасную бурю, длившуюся два дня и одну ночь, во время которой бедная Люси почти обезумела от страха. Но я, равнодушный к опасностям и к бушующей стихии, в свою очередь имел возможность ободрять и поддерживать ее. Этот случай, как и многие другие за наше долгое путешествие, внушил ей большое доверие ко мне, но впоследствии это стоило мне тяжелых испытаний…»
«Капитан Грей умер. Оставалась неделя пути до места назначения, когда он тяжело заболел; за три дня до того, как мы бросили якорь в Рио-де-Жанейро, добрый моряк скончался. Мы вместе с Люси ухаживали за больным. Я закрыл глаза покойному и унес его бесчувственную дочь на другой конец парохода. Мои дружеские слова привели ее в себя, но когда она осознала свое одиночество, то впала в еще более тяжелое состояние. Капитан Грей не оставил никаких распоряжений относительно дочери, да это было и не нужно, как показало состояние его дел. Бедная Люси не напрасно предавалась отчаянию. Она осталась без родных, без денег и приближалась к чужому берегу, где сироте не было приюта. Мы похоронили ее отца в волнах; исполнив эту печальную обязанность, я подошел к Люси с целью попытаться объяснить ей ее положение и поговорить о будущем. Мы приближались к порту, и через несколько часов должны были покинуть пароход. Она слушала меня, но ничего не отвечала.