Шли часы, и уже дважды колокол корабля сообщал о смене вахты. Хэл ощущал, как слабеет Сакиина, как она медленно уходит от него. Потом снова ее тело затряслось в страшных судорогах. Когда они затихли, Сакиина прошептала:
– Твой сын, обещанный тебе сын, родился…
Ее глаза были плотно закрыты, но из них текли слезы.
Хэл долгую минуту не понимал смысла ее слов. Потом в страхе откинул одеяло.
Между окровавленными бедрами Сакиины лежало крошечное розовое существо, мокрое, все еще привязное к женщине перепутавшимся канатиком плоти. Маленькая головка сформировалась лишь наполовину, глаза не способны были открыться, рот не способен был ни сосать, ни плакать, ни смеяться. Но Хэл видел, что это и в самом деле мальчик.
Он снова обнял Сакиину, и она открыла глаза и нежно улыбнулась:
– Прости, любимый. Теперь я должна уйти. Если даже ты забудешь все остальное, помни одно: я любила тебя, как ни одна женщина на свете больше тебя не полюбит.
Ее веки закрылись, и Хэл почувствовал, как жизнь покидает ее тело… и приходит великая тишина.
Он ждал вместе с ними, со своей женщиной и своим сыном, до полуночи. Потом Алтуда принес сверток ткани и парусную иглу, нитки. Хэл вложил в руки Сакиины мертворожденное дитя и завернул их в льняную простыню. После этого вместе с Алтудой зашил их в мешок из новой парусины, положив к ногам Сакиины пушечное ядро.
В полночь Хэл на руках вынес женщину и младенца на открытую палубу. И под лучами яркой африканской луны опустил их в море. Они ушли под темную поверхность, оставив на ней едва заметную рябь.
– Прощай, любовь моя, – прошептал Хэл. – Прощайте, мои дорогие…
Он вернулся в каюту на корме. Открыл Библию Луэллина и стал искать утешения и облегчения на ее страницах.
Но не нашел.
Шесть долгих дней Хэл сидел в одиночестве у иллюминатора своей каюты. Эболи приносил ему еду, но он не притрагивался к ней. Иногда читал Библию, но в основном просто смотрел на след, оставляемый на воде кораблем.
Ежедневно он выходил на палубу в полдень, похудевший и измученный, и наблюдал за солнцем. Он вычислял положение корабля и отдавал приказы рулевому. А потом возвращался, чтобы вновь окунуться в свое горе.
На рассвете седьмого дня к нему зашел Эболи.
– Горе – естественная вещь, Гандвана, но не стоит ему потакать. Ты забыл о своем долге, забыл о тех, кто доверился тебе. Так что хватит страдать.
– Это никогда не кончится. – Хэл посмотрел на него. – Я буду тосковать по ней всю мою жизнь…
Он встал, и каюта качнулась вокруг него, потому что он слишком ослабел и от горя, и от голода. Пришлось Хэлу подождать, пока его голова перестанет кружиться.