— Познакомьтесь, друзья, — неожиданно приятным тенором сказал Роман Сергеевич. — Мой старший сын — Эдуард.
Хозяин взял паузу, которая вместила бы взрыв и гром двадцатиминутных аплодисментов, переходящих в овацию целого колонного зала, но гости настороженно молчали, чутко осматривая пакеты в руках молодого человека. Отец подошел к торцу стола со стороны окна, рукой смахнул на пол невидимые крошки и улыбнулся.
— Садись, сынок, не обращай на них внимания, они скоро уходят, — он придвинул Эдику тарелку с вилкой и обвел рукой угощение. — Покушай. Колбаса, сыр, огурчики, все свежее, — сел напротив и разлил гостям водку. — Выпьешь? Я боялся, что ты откажешься приезжать. Ну, давай.
Три пары воспаленных беспокойных глаз уставились на Эдуарда.
«Он не совсем бросил пить, по-видимому, — успел подумать тот. — И друзья его какие-то помятые и испитые. Зачем я тут?»
Сын поднялся с рюмкой в руке.
— Папа, — торжественно и чуть громче, чем следовало, проговорил Эдик. — Поздравляю тебя с пятидесятилетием, желаю тебе здоровья…
Перегнувшись через стол, все трое разом чокнулись с ним, синхронно выпили и перестали слушать.
— Спасибо, спасибо за добрые слова, что это у тебя в пакете?
— Подарок. Я думал, ты больше не пьешь.
— Ладно, потом. Володь, о чем ты говорил? — обратился Роман Сергеевич к гостю в очках.
— Я монолитно стою за отмену печатной буквы «ё» в русском языке. Позиция моя осмысленная и бескомпромиссная! — запальчиво заявил Володя.
— Почему же, позвольте полюбопытствовать? — лысый гость ухмыльнулся, откинулся на спинку стула, заложил ногу на ногу и закурил.
— Я бы на вашем месте убрал высокомерную улыбочку, Александр. Она себя изжила, дискредитировала. Она превратилась в символ похабности, разврата, морального разложения. В конце концов, она просто устарела. Само ее изображение несет в себе нездоровый намек, подталкивает человека в область ненормативной лексики, заставляет думать о плотских утехах вплоть до инцеста. Тем более она очень уж напоминает плейбоевского кролика с ушами. Предлагаю запретить ее печатать, а виновных штрафовать. Физических лиц на пять тысяч, юридических на пятьдесят. А чтоб неповадно было!
— И из разговорной речи ее убрать? — рассеянно спросил отец и широко зевнул.
— Вот это — лишнее. Перегиб на местах. Просто снять две глупые точки из печати и точка. Нашему народу обязательно нужно что-то бессмысленное запрещать, чтоб чувствовал наличие государства вокруг себя. Чтоб начал тайком, ночами, в знак протеста вырисовывать ее на стенах домов и на заборах, чтоб запустилась долгая и горячая дискуссия в обществе. С привлечением академиков, депутатов…