A еще, наверное, потому, что я была очень серьезной, исполнительной и аккуратной. Когда мы куда-нибудь ехали, я не расставалась с маленькой сумочкой, собранной моей бабушкой. В ней находилось все, что может понадобиться фигуристу, если что-нибудь случится с его костюмом: булавки, ленточки, резинки, ножницы, нитки. И еще сладкое печенье, конфеты и бутерброды. На мои возражения бабушка всегда заявляла:
— Сама не захочешь — Сергей съест.
Сергей ей нравился, и она частенько пекла для него пирожки с мясом или творогом.
В начале второго года нашего совместного катания Сергей уже в который раз не явился на утреннюю тренировку. Естественно, я была на месте, потому что никогда и ничего не пропускала; если бы мне велели отправиться на Луну, я бы немедленно это сделала. Потерявший терпение Захаров приказал мне возвращаться домой и больше в тот день на каток не приходить. Он сказал:
— С Сергеем у тебя нет будущего, я больше не стану с ним работать. Ты, Катя, продолжай кататься одна, а мы будем искать тебе нового партнера.
Я считала, что это несправедливо. Гордилась тем, что катаюсь с Сергеем, и всегда чувствовала себя рядом с ним спокойно и уверенно. Я относилась к нему как к старшему брату и знала, что он пропустил не больше тренировок, чем остальные ребята. Не больше, чем сам Захаров. Он был самым обычным мальчишкой, который еще не заболел фигурным катанием окончательно и бесповоротно и который еще не решил, что спорт станет делом его жизни. Но Захаров держался с ним слишком строго и чересчур сурово реагировал на его ошибки. Захаров позвонил нашим родителям и попросил их на следующий день прийти в клуб. Естественно, это было очень необычно, поэтому мои мама и папа захотели встретиться вечером с родителями Сергея и поговорить с ними, прежде чем идти к Захарову. Тогда они и познакомились. Мой отец сказал, что, по его мнению, Сергей — хороший фигурист, что у него отличная фигура, возможно, он недостаточно силен, но для шестнадцатилетнего мальчика сложен просто отлично. Однако отец считал, что Сергею следует больше внимания уделять тренировкам. Все хотели, чтобы он понял, что поступает неправильно, слишком часто пропуская занятия на льду. Поэтому мои родители дождались, когда Сергей вернется. Он был потрясен, увидев их у себя дома. У него сразу вырвалось: «Где Катя?» — потому что вечерних занятий у меня не было, и я осталась дома. В тот момент он еще не понимал, насколько серьезно обстоит дело.
Мои родители сказали Сергею, чтобы он позвонил мне домой. И мы с ним решили на следующий день перед тренировкой обсудить наши проблемы в метро. Мы в первый раз встречались не на льду. Я была очень расстроена и плакала — я же знала, как сильно зол на Сергея Захаров. Знала, что он отказался с ним работать, а мысль о том, что мне придется поменять партнера, пугала. Не знаю почему, но я всегда считала, что со мной сможет кататься только Сергей. Романтические чувства не имеют к этой уверенности никакого отношения. Конечно, он был мне очень симпатичен, но поскольку был намного меня старше, я и надеяться не смела, что он может испытывать ко мне что-нибудь особенное. Но мне нравилось быть с ним рядом. Впрочем, моего мнения никто не спрашивал. Только в Америке тренеров занимает, что чувствуют фигуристы. У нас говорят так: «Давай катайся. А свои недовольства оставь при себе».