Я был очень доволен, что он так быстро сообразил, что к чему:
– Вот именно, старина.
– Тьфу! – сказал Таппи. По-моему, я еще никогда не слышал, чтобы он говорил «Тьфу!».
– Что значит «Тьфу!»? – спросил я.
– Берти, то, что ты рассказал, еще больше раззадоривает меня. Чем отчаяннее будет игра, тем лучше. Мне по душе спортивный азарт соперников. Грубые приемы меня радуют. Я смогу показать, на что способен. Как ты не понимаешь, ведь на меня будет смотреть она! – Лицо его лихорадочно пылало. – Знаешь, что я испытываю, когда об этом думаю? Я чувствую себя рыцарем, сражающимся в поединке на глазах у своей возлюбленной. Неужели ты допускаешь, что сэр Ланселот или сэр Галахад, зная, что в ближайший четверг состоится турнир, стали бы притворяться, будто подвернули ногу, потому что испугались грубой игры?
– Не забывай, что в царствование короля Генриха Восьмого…
– Послушай, мне сейчас не до короля Генриха Восьмого. Меня больше занимает вот что: в этом году Верхний Бличинг играет в цветной форме, значит, я смогу надеть футболку «Старых августинцев», светло-голубую с широкими оранжевыми полосами. Представляешь, какой у меня будет вид!
– Ну и что?
– Берти, – начал Таппи, который, похоже, окончательно свихнулся, – я хочу тебе сказать, что наконец-то я влюбился. Это настоящее чувство. Я нашел свою пару, свою половину. Всю жизнь я мечтал встретить прелестную девушку, вобравшую в себя красоту и гармонию природы, и вот я ее нашел. Берти, как не похожа она на этих оранжерейных, неестественных лондонских девиц! Разве они пойдут зимой, в слякоть и грязь, на футбольный матч? Разве они знают, что делать, если заболеет восточноевропейская овчарка? Могут ли они прошагать десять миль по полям и при этом выглядеть как благоуханный цветок?
– А зачем им шагать десять миль?
– Берти, на эту игру в четверг я ставлю все. Сейчас она, по-моему, смотрит на меня как на слабосильного неженку, потому что на днях я натер ноги и мне пришлось возвращаться из Хокли автобусом. Но когда она увидит, что я как ветер мчусь сквозь ряды этих грубых деревенских парней, разве она не задумается? Разве у нее не откроются глаза? Что?
– Что?
– Я говорю: «Что?»
– А я говорю, что «что?».
– В смысле, откроются или нет?
– Еще бы!
Тут очень кстати прозвучал гонг к ужину.
Справки, которые я предусмотрительно навел в следующие два дня, убедили меня в том, что прислуга Бличинг-Корта слов на ветер не бросает. Таппи, родившемуся и воспитанному в тепличной лондонской атмосфере, действительно следовало держаться подальше как от местных распрей, так и от футбольного поля, на которое они будут перенесены. Взаимная неприязнь двух деревень достигла, так сказать, наивысшей точки.