Шумяцкий посмотрел “Музыкальный магазин” и решил, что этот теаджазовый спектакль может стать хорошей основой для заказанной Сталиным кинокомедии. Утесов согласился без колебаний, но при одном условии: в творческую команду войдут Дунаевский, Николай Эрдман и Владимир Масс – сценаристы “Музыкального магазина”. Шумяцкий пошел ему навстречу, не подозревая, что тем самым закладывает под проект потенциальную мину, которая в свое время и взорвалась.
Забегая вперед, расскажу, как все произошло: это необходимо, чтобы прочувствовать, в какой напряженной обстановке шла работа над веселым фильмом. Его съемки начались летом 1933 года в Гаграх, на берегу Черного моря, и шли довольно успешно, несмотря на некоторый скептицизм Эрдмана и Масса, вынужденных прямо там под нажимом Александрова опошлять, как они считали, сценарий.
И вдруг поздним вечером к гостинице, где поселилась съемочная группа, подкатила черная машина, из нее вышли двое – в черной коже, с пистолетами на боку… На глазах у пораженных киношников Эрдмана и Масса арестовали. Они были этапированы в Москву, на Лубянку.
Что же случилось? Существует устойчивая легенда, будто на одном из сталинских застолий Василий Качалов, ведущий артист Художественного театра и фаворит диктатора, неосторожно прочитал несколько неопубликованных, но ходивших по рукам злободневных басен Эрдмана и Масса. Среди них была басня “Непреложный закон”, повествующая о том, как клавиши рояля жалуются на ударяющие по ним пальцы:
Нам нестерпим такой режим —
Вы бьете нас, и мы дрожим!
На что начальствующие пальцы отвечают:
Когда вас бьют, вы издаете звуки,
А если вас не бить, вы будете молчать.
Аллегория весьма прозрачная, и она, как утверждают, разгневала диктатора. Судя по опубликованным в постперестроечное время прежде секретным документам, Сталин лично санкционировал арест Эрдмана и Масса. О реакции невольных свидетелей трагического происшествия красноречиво говорит сохранившееся письмо Утесова жене из Гагр: “Не стану описывать тебе подробности ареста, но одно скажу, что стоило мне это много здоровья. <…> Все это производит на всех удручающее впечатление и лишает возможности спокойно работать”[51].
Ситуация, от которой и теперь мурашки бегут по коже, но для того страшного времени, скорее, типичная. Нетипичным было другое. Во-первых, Эрдман и Масс отделались сравнительно легко: оба на три года были сосланы в Сибирь, но не в концлагерь, а на вольное поселение. И это при том, что они “признали свою вину” в “создании особого жанра антисоветской сатиры, являющегося действенным орудием для врагов диктатуры пролетариата”