Публика восторженно неистовствовала. Бешено аплодировали изящно одетые дамы, господа в моноклях, люди пролетарского вида, матросы, офицеры, гимназисты и студенты — цирк без различия возраста и положения в обществе любят все.
Но ждали главного: воздушную акробатку Виолетту Дриго.
И вот из-за кулис появился рослый, с обильным чревом под черным смокингом, знаменитый на всю Россию шпрехшталмейстер Иван Самойлов. Грозно прорычал:
— Гвоздь нашей прогр-рам-мы — смертельные трюки под куполом цирка! Кор-ролева воздуха, всемирная знаменитость, невер-роятная… — долгая пауза, а дальше словно выстрел из пушки: — Виолетта Лр-риго-о-о!
Зал взорвался овацией.
Соколов сидел среди самого простого народа, бедных студентов и гимназистов — на верхнем ярусе галерки, куда билеты стоили гривенник.
Виолетта и впрямь поражала удивительной гибкостью, смелыми переворотами.
Оркестр вдруг замолк.
В глубокой тишине раздалась тревожная барабанная дробь, словно кого-то вели на казнь. Луч прожектора — недавнее изобретение — уперся в хрупкую девичью фигурку, вознесшуюся выше всех, под самый купол.
Виолетта стояла на большом металлическом обруче. Она уже не держалась за него. С пугающей медлительностью артистка стала наклоняться вперед. Малейшая ошибка — и хрупкое тело сорвется с громадной высоты.
Зал уже не дышал.
Замолкла и барабанная дробь.
Соколову показалось, что у него остановилось сердце.
Виолетта, не сгибая ног в коленях, сделала наклон вперед, ухватилась за обруч. И в этом согнутом положении стала падать. Публика в ужасе ахнула. Но в тот момент, когда уже казалось, что артистка полетела вниз, она повисла вниз головой, зацепившись за обруч пальцами ног. И сначала осторожно, но потом все более широко и уверенно стала раскачиваться.
Зал онемел, зал благоговейно замер, страшась за артистку и одновременно восхищаясь ею.
Потом она медленно подняла туловище, спасительно крепко ухватилась за обруч, сделала непринужденный переворот.
Вячеслав Черниевский, держась за свободный конец лонжи, спускал обруч с артисткой.
И вот Виолетта Дриго, счастливо улыбаясь, стояла уже на манеже, поклонами благодаря за громовые, небывалые аплодисменты.
К ее ногам летели цветы с вложенными в них визитными карточками и записками — признаниями в любви, с просьбами и мольбой о свидании.
Сквозь восторженный шум едва прорвался бас шпрехшталмейстера:
— Антракт!