Китаев увидал Вовку, поставил его к себе поближе. Василий, успевший с помощью отца приодеться, выглядел словно сказочный герой: громадного роста, в мягких хромовых сапогах, в кумачовой рубахе навыпуск, перехваченной серебряным пояском. Китаев важно прохаживался по кругу, знаками приказав зрителям раздаться пошире.
Потом он принял у отца ружья, воткнул в дула заскорузлые указательные пальцы, развел руки в стороны и начал медленно-медленно поднимать их. И вот руки были широко раскинуты, лишь приклады, принявшие направление, параллельное земле, едва заметно подрагивали.
Подержав таким образом ружья изрядное время, он бережно опустил их на землю.
По толпе пронесся одобрительный шепот, потом послышались просьбы:
— Матрос, чего-нибудь еще этакое покажи…
Китаев, возвышавшийся белокурой головой над толпой (только дед был почти такой же высокий), огляделся и, раздвинув зрителей, направился к новенькому срубу, стоявшему недалеко от конюшни.
Наклонившись, он поднял топор и, обтесав деревяшку, сделал клин.
Все с некоторым недоумением и нетерпеливым возбуждением ждали развития событий.
Китаев двумя-тремя точными ударами обушка вогнал клин в стену конюшни. Мотнув головой в сторону глазевших мужиков, уронил первое за все выступление слово:
— Выдерни!
Тут же нашлось множество желающих, пытавшихся вытянуть или хотя бы расшатать клин, лишь малой частью своей выходивший из стены. Когда с десяток мужиков, а затем мальчишек безуспешно испытали свои силы, Китаев двумя пальцами шутя выдернул из бревна клин.
Все так и ахнули. Даже сдержанный дед покачал головой:
— Невероятно!
— Китаев, ты монстр! — с восторгом произнес отец. — И все-таки это невозможно. Позволь, я на этот раз сам забью клин, а ты выдернешь…
Китаев, сдержанно улыбнувшись, молча протянул отцу здоровый строительный гвоздь.
Отец тем же обушком вколотил его в стену чуть не по самую шляпку.
Зрители с нетерпением и восторгом дышали Китаеву в спину.
— Неужто выдернешь? — Лед недоверчиво покачал головой. Он на всякий случай подергал намертво сидевший в стене гвоздь.
— И клеш-шами не вытянешь, куды там руками! — сказал старый солдат Ерофеич. На память о верной службе России у него болтался пустой рукав истрепанной кацавейки, а грудь украшал крест.
Китаев огляделся, увидал Вовку и, польщенного вниманием, поманил к себе. Ни слова не говоря, он залез двумя пальцами в левый карман его брючишек и вынул оттуда носовой платок — сам он такую роскошь не держал, полагая, что от ношения носового платка развивается насморк и прочие опасные заболевания. У самого Китаева за всю жизнь насморка не было ни разу. Как, впрочем, и других недугов.