— Суводь, робя, держись. О-го-го-го… — загремело с расшивы, попавшей в водоворот.
И на повороте Волги, когда мы переваливали песчаную косу, сразу натянулась бечева, и нас рвануло назад.
— Над-дай, робя, у-ух! — грянул Костыга, когда мы на момент остановились и кое-кто упал.
— Над-дай! Не засарива-ай!.. — ревел косной с прясла. Сдержали. Двинулись, качаясь и задыхаясь… В глазах потемнело, а встречное течение — суводь — еще крутило посудину…
А тут еще с десяток мальчишек с песчаного обрывистого яра дразнили нас:
— Аравушка! Аравушка! Обсери берега!
Но старые бурлаки не обижались, и никакого внимания на них.
— Что верно, то верно, время холерное!»
Прошел первый и очень тяжелый бурлацкий день. Не раскаивался ли юноша, что ухватился за бурлацкую лямку? Сам он пишет об этом так: «Устал, а не спалось. Измучился, а душа ликовала, и ни клочка раскаяния, что я бросил дом, гимназию, семью, сонную жизнь и ушел в бурлаки. Я даже благодарил Чернышевского, который и сунул меня на Волгу своим романом „Что делать?”».
* * *
Я предвижу вопрос читателя: «Когда все здоровое растет, развивается вверх, не порочно ли, не противоестественно опускание молодого Гиляровского вниз, на социальное дно?»
Согласен, что на поверхностный взгляд дело так и выглядит. Но в характере будущего знаменитого журналиста ясно проглядывают две черты: желание испытать себя в различных трудностях и страстное стремление освоить неизвестное. И Чернышевский стал для Гиляровского всего лишь предлогом. Не попадись в руки его книга, так нашлась бы иная причина, чтобы таскать баржи или попасть на время в уголовную обстановку ночлежек Хитрова рынка.
Нужно помнить и об извивах того времени, когда сытую часть общества стали вдруг вдохновлять образы вороватых челкашей, а в социальном дне — бедствии любого государства — увидали некую романтику, вполне ложную, впрочем.
Постоянно добром вспоминал и атлетические уроки матроса Китаева. Без той физической подготовки, которую тот дал гимназисту, не сдюжил бы семнадцатилетний хлопец в ватаге.
Любопытно, что Гиляровский проделал по Волге тот же путь, что и герой романа Чернышевского, прошедший «от Дубровки до Рыбинска», только в обратном направлении, сверху вниз, подражая благородному Рахметову, желавшему быть «работником всяких здоровых промыслов».
Стал гимназист своим среди бурлацкой братии. Прошлым здесь хвалиться было не принято — «на всякий случай», да и различных «подвигов», за которые закон карал сурово, числилось за ватажниками множество. Имен своих, поди, многие не помнили — пользовались кликухами.