Все живо оглянулись, за исключением Гнедкова, увлекшегося чтением.
— Стыд-то у вас есть, спрашиваю я? Люди под Сталинградом умирают, жизни отдают, а мы тут в уютной землянке спрятались, как суслики, — продолжал Саша с горячностью.
Перчаткин вдруг засмеялся:
— А сам?
— И сам такой же... суслик!
— Я не понимаю... — начал было Перчаткин.
Но Матросов перебил его:
— Семьдесят тысяч пленных взяли, под Сталинградом победа... А мы...
В маленькой землянке поднялся шум, гам, суматоха: Саржибаев обнимал Матросова, Перчаткин почему-то плакал, а Гнедков спорил с Селедкиным.
— Ай, ай, больно хорошо, замечательно! — кричал Саржибаев, приплясывая.
— Войне, значит, скоро конец, — заключил тихо Гнедков.
Немедленно откликнулся Перчаткин:
— Я так мечтал о консерватории... Теперь ясно: моей мечте суждено исполниться... Как я рад!
Матросову почему-то вдруг показалось, что Перчаткин неискренне радуется победе под Сталинградом, скорее всего он не хочет попасть на фронт, и, обернувшись к Перчаткину, Саша крикнул:
— Радуешься, что избежал Сталинграда?
— Вот чудак, а разве ты не рад нашей победе?
Открылась дверь блиндажа, вошел Хайдаров. При виде его все вскочили.
— О чем это вы спорите? — весело спросил лейтенант.
Все молчали.
— Значит, я ошибся, вы не спорили до моего прихода?
— Нет, правильно, спорили, — внезапно подтвердил Саржибаев.
— Одни радуются победе под Сталинградом, а другие… ворчат.
— Кто же это ворчит?
— Вот он — Матросов.
Хайдаров взглянул на Матросова, вспомнил разговор в читальне. «Чем же недоволен моряк?» — подумал он.
— Выходит, Матросов, вы не рады?
— Обижен я...
— Чем же?
— На фронт пора, а мы сидим тут в этой глухой степи да ручку телефонного аппарата крутим...
— Что ж, и Оренбургскую степь возненавидел?
Матросов сумрачно согласился:
— Верно.
— А вот это неверно. Не любить Оренбургскую степь нельзя, она — наша Родина, — сказал лейтенант, садясь на место Гнедкова.
— Почему же это Оренбургская степь — Родина? — удивленно спросил Матросов. — Я считаю...
Его перебил Гнедков:
— Я читал в одном романе, что две березки у дороги были названы Родиной...
Хайдаров, расстегнув пуговицы полушубка, нагнулся за угольком, чтобы прикурить.
— А вы, Гнедков, не согласны с этим утверждением? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Писатель, на мой взгляд, прав. Две березки у дороги — Родина. И наши уютные села, шумные города, быстрые родники — Родина. И уральские горы, Волга, холодная русская зима, победный Сталинград, наша верность делу партии, мужество советских людей — все это наша Родина. Сыновней любовью мы должны любить каждый метр родной земли, наши идеалы, правду Сталина... Просторные Оренбургские степи достойны великой любви за свою историю, за свое настоящее и будущее... Разве вы не помните пугачевских полков? Позабыли легендарного Чапаева? А песни Шевченко? Повесть Пушкина? А я вот ничего не забыл…