Через восемь дней Габдурахманова выписали из лазарета. Он шел медленно, жадно вдыхая холодный зимний воздух. Мягко светило багряное солнце. Он радовался тому, что снова возвращается в роту, к товарищам, и незаметно для себя ускорял шаги. Чем ближе он подходил к лагерю, тем мучительнее представлялась встреча с Матросовым; в душе все еще оставалась какая-то горечь. Нет, Рашит не сможет простить обиды...
Он с волнением открыл дверь и остановился у входа, ослепленный темнотой, царившей в землянке. Когда глаза привыкли к сумеркам, Рашит сделал шаг и снова растерянно остановился: около погасшей печки, спиной к вошедшему сидел Матросов. Он даже не повернул головы. Габдурахманов был еще больше удивлен, когда заметил, что Матросов плачет, низко опустив голову. У юноши тихо вздрагивали плечи.
Рашит, позабыв обиду, нерешительно промолвил:
— Саша!
Матросов, услышав его, повернулся и с усилием улыбнулся.
— Мое место кто-то занял, — проговорил Рашит, снимая полушубок и чувствуя, что говорит не то, что надо.
Саша взглянул с примирительной улыбкой.
— Потеснимся.
Внезапно Рашита охватили угрызения совести. У Саши горе... а он, Рашит, беспокоится о месте... Он решительно шагнул в сторону Саши и громко воскликнул:
— Будем друзьями, Саша, как прежде!
Матросов протянул руку. Рашит ласково обнял друга. В следующий миг он озабоченно спросил:
— Что случилось?
Матросов вместо ответа протянул письмо, задумчиво отозвался:
— От злости, что не на фронте. Отомстить не могу...
Рашит узнал почерк Лиды. «Все родные в Ленинграде погибли...» — писала девушка.
Саша вытер тыльной стороной ладони глаза и прошептал:
— А если, Рашит, проситься на фронт? Откажут?
Рашит, глубоко вздохнув, отрывисто сказал:
— Не имеют права! И я буду проситься!
Немедленно оба друга сели писать рапорты и вечером вручили их командиру отделения, а он направил по инстанциям, как требовал того устав.
Дни тянулись своим чередом.
Курсанты занимались строевой подготовкой, саперным делом, боевой стрельбой, тактикой, учились копать землянки, устраивать завалы, ходить в разведку, уничтожать минные поля, отбивать атаки противника. Им преподавали опытные офицеры, откомандированные с фронта. Саша попрежнему мечтал как можно скорее попасть на фронт, стыдился «отсидки» в глубоком тылу. Иногда он посылал очень короткие письма в колонию.
Восьмого января Саша писал в Уфу тете Тане:
«Добрый день, тетя Таня!
Пишу письмо из военного училища. Я вам не писал так долго, потому что не был еще окончательно зачислен. Вот сейчас я настоящий курсант, о чем и тороплюсь сообщить. Начали учиться, будем специалистами, а какими — не имею права сообщать. Сами знаете — военная тайна.