— Алло! 3-77-68, биржа труда? С завтрашнего дня и в продолжение пяти дней высылайте к театру Самуэльса безработных, завтра полторы тысячи, ежедневно в два раза больше. Возвращение по домам на мой счет, плата поденная, работы никакой. Сборный пункт у кассы театра, завтра в 4 часа дня, каждый следующий день на три часа раньше. Да, да, говорит Самуэльс, очень рад. Подробные инструкции сегодня вечером, пришлите представителя. Благодарю вас.
Молодые люди переглядывались с все возраставшим изумлением. Неужели убытки, понесенные мистером Самуэльсом из-за пьесы Харлей, подействовали на него так сильно? Однако, он хочет безумствовать дальше.
Самуэльс бешено звонил; наконец, в комнату влетел запыхавшийся старший режиссер.
— Передайте всем первым и вторым артистам, что они в течение пяти дней свободны: спектаклей не будет. Артисты за мой счет могут ехать на все четыре стороны с одним условием — молчать, никто не смеет проронить ни слова о том, что в театре нет спектаклей. Кто проговорится — вылетит мигом. В субботу в 7 часов — все на месте. Пусть повторяют пьесу мистера Харлей. Ко мне пришлите всех статистов и явитесь сами. Велите заведующему костюмерной набрать в-пятеро больший штат закройщиков и вдесетеро больший — портных. Наймите пятьдесят гримеров. Поняли? Отдадите распоряжение и явитесь ко мне. Можете итти, вас ожидает прибавка, мистер Паркер.
Режиссер, знавший Самуэльса больше двадцати лет и сам бывший когда-то рассказчиком в матросском кабачке в Филадельфии, привык ничему не удивляться. Он повернулся и вышел, чтобы исполнить странное приказание патрона, но все же на этот раз его лицо выражало нечто напоминавшее удивление. Потерять теперь — в самый разгар сезона — пять спектаклей и еще отправить всю труппу на свой счет куда угодно каждому артисту — это или безумие или преступление. Мистер Паркер мысленно подсчитал сумму убытков и нашел, что ему для того, чтобы заработать такую цифру, нужно прослужить одиннадцать лет, если каждый год жалование будет повышаться на 5 %. Впрочем, мистер Самуэльс обещал прибавку!
Самуэльс поднялся.
— Господа, позвольте пожелать, вам всего доброго. На пять дней вы свободны и сегодня же вечером уедете. Что? Куда хотите. Ваша обязанность, во-первых, молчать, во-вторых, сохранять инкогнито, а в третьих, поднять ваши отвратительно повисшие носы. Вот аванс. В субботу, в 6 часов вы будете у меня на квартире. Так? Ведь у нас сегодня воскресенье? Вы свободны, гуд аертернон…
Иза и Вильям решительно ничего не понимали, да и вряд ли что-нибудь можно было понять в горячечном бреде господина антрепренера и директора самого большого летнего театра Нью-Йорка.