— Это может оказаться опасным, — говорил в нем бизнесмен, гражданин Канады, респектабельный мужчина. — Непредвиденно опасным!
— Но разве настоящее приключение не стоит того? — возражал в нем пропитавшийся «русским духом» москвич: по национальности поляк, наследник гордой шляхты, а по сердечной склонности российский авантюрист. — Риск придает жизни золотой глянец, а любви — утонченную страстность и экзотический вкус. Не всякий плод сладок! Но человечество обожает перец и пряности не меньше, чем сахар.
Герцогиня дразнила его, она завлекала, сама же полностью не отдавалась.
— О-о, Леонард, остынь! Я не собираюсь привязывать тебя вульгарным сексом, — посмеивалась женщина. — Избитые приемы не для нас. Пилигрим вообще не должен помышлять о плотских утехах. Сие есть непростительный грех! Да и мне претит все обыденное.
Ему ничего не оставалось, как поддакивать, усмиряя любовные порывы. Так не могло долго продолжаться.
Когда отношения между ними слишком накалялись, Войтовский не выдерживал — боясь срыва, он резко менял обстановку: сломя голову бежал из Москвы в провинцию или сутки кряду кутил в маленьком ночном клубе, не брезговал и рулеткой. Ему везло: деньги так и сыпались дождем, выигрыш за выигрышем. Больше трех раз Леонард Казимирович не играл, не искушал Фортуну.
— Я чувствую тебя, — задыхаясь, шептал он. — Ты близко.
После кутежа он отсыпался и снова погружался в мир своих безумных грез. Там сумеречно блистал образ Герцогини, обещая не только любовный экстаз, но и неизведанную, темную дорогу, ведущую к иным наслаждениям. Очертания будущего смутно вырисовывались в воспаленном воображении Войтовского: он как никогда был готов прыгнуть в огнедышащую пасть дракона, называемого субстанция невидимого. Мысль обрести бессмертие казалась призрачной, как след от вспышки молнии, — но только она одна могла оправдать неистовство стремления, и только она одна стоила того, чтобы прилагать все возможные усилия на пути к ней.
— Высоко взлететь решил, — звучал в ушах голос Леонарда-скептика. — Как бы крыльев не лишиться! Не боязно?
— Боязно, — признавался Войтовский. — А жить без смысла, без надежды… еще страшнее.
Женщина испытующе пронизывала его взглядом, будто читала думу, которая отняла у него покой, спрашивала лукаво:
— Так что, Пилигрим? Кровь тебя не пугает? Божья заповедь гласит: «Не убий».
— Разве мы собираемся убивать?
Она отводила глаза, вздыхала.
— Ты мне не доверяешь? — сокрушался Леонард. — Почему таишься? Чем мне доказать свою искренность?
— Что ты станешь делать, когда… обо всем узнаешь?