— После работы приеду, — сказал он.
— Я буду ждать, — проворковала в ответ Ната.
Полькин собирался быть у нее через два дня, и то, что он пообещал приехать сегодня, Ната восприняла как факт положительный в их отношениях. «Значит, соскучился», — радостно подумала она.
Конечно, Полькин не собирался рассказывать Нате о своих неприятностях. По ее понятиям, он занимал большую должность, и она смотрела на него снизу вверх, хотя они были примерно одного роста. Ей и в голову не приходило, что на свою зарплату он никак не мог приобрести «Жигули», покупать дорогие костюмы, а шампанское и коньяк завозить к ней домой сразу ящиками. Все это складывалось из копеек, на которые обсчитывали, обманывали в руководимом им гастрономе покупателей. И, кстати, ее копейки и грошики тоже были в его «Жигулях», костюмах и, может быть, во французских духах, которые он часто дарил Нате.
Когда Полькин приехал вечером к Нате, он увидел накрытый белой скатертью стол, украшенный цветами. Стояли хрустальные бокалы, бутылки с красивыми наклейками, вазы с фруктами. Не снимая пиджака, он присел на стул, налил полный фужер коньяку и залпом выпил.
— Ты что? — испуганно спросила Ната.
— Ничего, — он слегка улыбнулся, чувствуя, как спадает напряжение. — Ничего, Натка, прорастем.
Он притянул ее к себе, посадил на колени.
Жена Постникова после гибели дочери не могла находиться в доме, где все напоминало о Маше. Вернувшись из Москвы с похорон, она через несколько дней уехала на Украину к родителям. Постников остался один, и, пожалуй, так оказалось даже лучше. Слышать рыдания жены было невыносимо. Хотя Постников видел дочь мертвой, ему все время казалось, что произошла какая-то ошибка, вот откроется дверь и войдет Маша, улыбаясь своей чуть застенчивой, прелестной улыбкой. Порой ему казалось, что он слышит ее голос…
Возвращаясь домой в пустую квартиру, он часами сидел за письменным столом и смотрел на стоявший там портрет дочери.
Постников не помнил родителей, они погибли в войну, когда он был совсем маленьким. Вырос он в детском доме, знал нужду, одиночество и поэтому стремился сделать все, чтоб девочки не касались ни лишения, ни обиды. Она, Маша, была, пожалуй, главным смыслом его жизни. Конечно, он любил жену, с увлечением работал, ему нравилось дело, которым он занимался. Но когда он думал о будущем, мечтал о чем-то, основное место в его мыслях занимала все-таки дочь.
Позвонил телефон. Постников снял трубку. Это был Полькин, по голосу Иван Иванович понял, что он пьян.
— Иван, — спросил Полькин. — Ну, что будет-то?