— Акселераты, — устало поправила его Ефросинья Викентьевна, открывая ключом дверь своей квартиры. — Давай я тебе шарф развяжу, и раздевайся.
Больше всего на свете Ефросинье Викентьевне хотелось сейчас лечь в постель и уснуть, так она устала. Но надо было кормить Викентия, отвечать на его вопросы, готовить на завтра еду.
Она варила суп, котенок спал на батарее, а Викентий сидел на табуретке, болтал ногами и разглагольствовал:
— Знаешь, мама, мы с папой смотрели такую интересную книжку, там картинки про космос. Мам, а ты хотела бы, чтоб я был Гагариным?
— Нет, — ответила Ефросинья Викентьевна.
— А папа сказал, что хотел бы.
— Лично я хотела бы, чтоб ты был человеком.
— А я разве не человек? — удивился Вика. — Вот котенок не человек, потому что он не понимает, чего мы говорим, и не знает слов. Да?
— Да, — ответила Ефросинья Викентьевна. — Котенок уже давно спит, а ты все гулеваешь. Пошли в постель.
Укладывая сына спать, Ефросинья Викентьевна думала о том, что совершенно не представляет, каким будет это маленькое, доверчивое, такое родное ей существо, когда вырастет, ведь она не может оградить его от дурного, что есть в мире. Усталая, замотанная, она так мало находит на него сил. «Я дурная мать, — подумала Ефросинья Викентьевна. — Вместо того чтоб круглые сутки проводить с мальчиком, я ищу каких-то убийц. Какое мне до них дело?.. Надо бросить работу и воспитывать сына. Аркадий нас прокормит. — С такими мыслями Ефросинья Викентьевна легла в постель и погасила свет. — И зачем придумали эту эмансипацию?» — подумала она, но не ответила себе, потому что заснула.
Утром Ефросинья Викентьевна проснулась отдохнувшая и не столь решительно настроенная против эмансипации.
— Как бы ты, Вика отнесся к тому, чтоб я бросила работу, взяла тебя из сада и воспитывала дома? — спросила она, наливая сыну в стакан молоко.
— Отрицательно, — ответил Викентий. — Дай мне горбушечку.
— Не наедайся, позавтракаешь в детском саду. Так почему отрицательно?
— Дети должны расти в коллективе. Сейчас никто из детей дома не сидит. Подумай, мама, с кем я гулять буду, если ты возьмешь меня из сада?
— Резон, — согласилась Ефросинья Викентьевна.
— А потом, что ты целый день делать будешь?
— Варить обед.
— Це-лый день? — очень удивился Вика.
— Я буду беречь тебя от дурных влияний.
— Мам, ты чего, убийц своих испугалась?
— С чего ты взял?
— Чего ж тогда работать не хочешь?
Ефросинья Викентьевна улыбнулась: да, Вика за словом в карман не полезет Она нарезала хлеб, сложила в целлофановый мешок и положила в хлебницу, стоявшую на столе. Потом положила на стол приборы. Она всегда, уходя на работу, оставляла своим мужчинам готовый ужин. Теперь можно было отправляться.