Медве, однако, начал мне вдруг рассказывать о старом доме генеральши, в котором он вчера побывал. Я тоже знал этот дом; когда-то, страшно давно, я был там в гостях, нас пригласили на чай. Вдоль противоположной стороны улицы, слегка изгибаясь, тянулся крепостной ров. Родичи долговязой тетушки в пенсне жили в этом маленьком городке из поколения в поколение, несколько столетий; у дома была крутая нелепая крыша, арка ворот с двумя окнами по обе стороны, четыре окна наверху смотрели на заросший крепостной ров. Здание, выходившее в большой сад, казалось обширным и весьма основательным. Я перебил Медве, меня все это сейчас не интересовало, и я не понимал, к чему он это говорит.
Но он не обращал на меня внимания. Кивнул, чтобы я прислушался.
— Буль-буль, — сказал он.
Энок Геребен плескался у крана. Но это не походило на плеск ручья. «Не ерунди!» — сказал я и встал.
Он лениво поднялся и очень неохотно пошел за мной. В левой руке он нес новый диск. Мы шли по внешней аллее к кегельбану. «Здесь стояло триста тысяч турок», — сказал вдруг Медве.
— Что? — Я раздраженно взглянул на него. — Где?
— Здесь.
Опоры, желоба и все прочее в построенном наподобие веранды кегельбане основательно прогнили, внутри рос бурьян, но турки четыреста лет назад, надо полагать, стояли все же не тут. Заметив мое секундное колебание, Медве удовлетворенно хмыкнул. «Багатель», — сказал он. С некоторых пор это было его любимое словечко.
— Ну ты, янсенист! — сказал я. С тех пор как монсиньор Ханак изъял принадлежавший Эйнаттену томик Паскаля, мы изредка называли Медве и так.
В городке была небольшая, сильно укрепленная крепость, которая спустя шесть лет после поражения при Мохаче[30] выдержала осаду турок. Две тысячи защитников крепости целый летний месяц сдерживали значительно превосходившего их силами врага и необычайной своей храбростью, и путем мудрых переговоров, ибо тогда они уже знали, с кем имеют дело. Восемнадцать яростных штурмов выдержала крепость и ее защитники: мещане, крестьяне, солдаты; после чего осаждающие выдохлись, отступились и ушли навсегда. Странно это выглядело: защищать на западной границе маленькую крепость от пришедших изнутри страны турок, когда вся страна уже опустошена и враг просто уходит на чужие земли. В этом не было бы смысла, если бы защитники не знали, что их родина — это еще и город, где они родились, и часть света, где не привыкли брить голов.
Но от бесчисленного множества турок нам уже ничего не осталось, ни единой косточки, разве что какая-нибудь турецкая пуля застряла в арке ворот дома генеральши. Но я хотел говорить вовсе не об этом.