На другой день меня позвали играть в футбол. К тому же подошел ко мне сам Ворон. Я не стал размышлять, чего они добиваются и что за этим стоит — сразу же отказался. Я и не думал теперь возвращаться в команду.
— Давай, пошли, — решительным тоном сказал Ворон.
— Не могу, — ответил я. — Вывихнул ногу.
— …у тебя вывихнулся!.. — зло и с удивлением сказал Ворон.
— Вчера, когда прыгал.
Некоторое время он молча смотрел на меня, его глаза рыскали по мне, потом он развернулся на каблуке и ушел. Я немного испугался. Но Геребен тоже не пошел, потом, уйдя на тренировку, мы снова удачно увильнули от строевой подготовки, и я быстро забыл про свой страх.
После ужина вспомнил снова. Собственно говоря, я не боялся, а ждал чего-то. Но кодла Мерени выместила зло только на Имре Ашботе и Мирковски; они что-то сделали не так на строевой подготовке.
В воскресенье у нас была конфирмация, четверокурсники-протестанты направились в городскую церковь. Мы волновались и даже на девушек не смотрели. Потом уже с легким сердцем пошли к фотографу и, пока стояли в ожидании на мощенном булыжником дворе, Медве улизнул в табачную лавку на углу и принес четыре пачки «Принцессы». Вечером мы дымили в уборной; она же была и нашей курилкой. Зимой в углу горела железная печка, и мы выпускали дым в нее; кто-то поджаривал рядом оставшийся с ужина хлеб, иногда к маслянистому зловонию примешивался запах печеной картошки. Но теперь, теплым июньским вечером, окна были открыты; распахивалась и хлопала на пружине дверь; во всех трех кабинках читали.
Мы еще не докурили сигарет, когда явился Хомола и погнал всех из уборной. «Здесь вам не клуб!» — сказал он словами Шульце. И тут же вышвырнул из кабинки Палудяи. За последнее время они вновь расширили сферу своего произвола и на уборную, хотя она издавна была заповедной территорией, островком мира, словом, именно клубом для многих, последним жизненно необходимым прибежищем, где можно было хоть как-то общаться, сохраняя человеческое достоинство и нормы поведения. Хомола выгонял всех из пустого каприза. Адресовано это было не нам, но нам тоже пришлось выйти.
Хотя кто знает, быть может, это именно нас и касалось. Наши прогулы под видом тренировки обретали силу закона. Как-то, еще в мае, мы, развалившись на старой площадке, завели разговор о том, как бы нам получить наш полдник прямо сюда, чтобы Богнар не задержал нас на зачтение приказа. Вдруг Борша бросил через плечо:
— Курсант Цолалто! Принесите нам с кухни полдник. По моему приказу! — Он, конечно, дурачился.
Цолалто вскочил. «Есть!» И начал натягивать брюки. Мы думали, он шутит. Он ушел и вскоре вернулся с горкой больших горбушек, еще издали широко улыбаясь.