Цолалто в самом деле пошел на кухню и так серьезно, с вежливым безразличием протараторил: «По приказу господина курсанта Борши я должен отнести полдник спортсменам», что шеф-повар, ни слова ни говоря, выдал все что было положено. После этого Цолалто стал ежедневно ходить на кухню и однажды, когда Богнар устроил нам разнос за то, что мы не были на зачтении приказа, Цолалто оправдался тем, что тренировка продолжается до шести часов и даже полдник нам всегда выдают с кухни особо.
Богнар проворчал что-то, но все же отступил перед лицом официального и столь всеохватывающего распоряжения.
Однако кодла Мерени недобрыми глазами смотрела на завоеванные нами права. Едва ли они могли смириться с тем, чтобы с нами так цацкались. Поведение Хомолы и Ворона прямо говорило о том, что наши доблестные привилегии они намерены упразднить. Во всяком случае, в тот воскресный вечер нечто подобное чуялось в воздухе.
В понедельник мы плавали в бассейне. Когда отведенный нам час истек, Бургер, Хомола, Ворон, Муфи и Петер Халас не изъявили ни малейшего намерения одеваться, и их примеру, разумеется, последовали дружки Матея и кое-кто еще. Второкурсники, которые плавали после нас, уже давно околачивались снаружи в ожидании своей очереди, и унтер-офицер Балабан был ужасно сконфужен.
— Одеться! Прошу вас! — совершенно беспомощно метался он от одного к другому.
Он не умел ни орать, ни по-настоящему сердиться. Когда он впервые попал к нам, мы сочли его бестолковым бегемотом. Но он очень точно оценил ситуацию; лучше чем Богнар, лучше чем кто-либо другой. Он знал, например, что Заменчика или Элемера Орбана он может совершенно спокойно выбранить или послать на рапорт; иногда он действительно отчитывал кого-нибудь из них. Но у него был тихий, приятный голос, он ничего не мог добиться.
Мало-помалу до нас дошло, что он и не очень-то хочет добиваться. Он спокойно наблюдал за нами, прохаживался, неспешно нес свое могучее тело, и становилось все очевиднее, что он не издевается над нами только потому, что не находит в этом ни малейшего удовольствия и не считает, что его долг перед отечеством состоит в том, чтобы мучить других. Каким-то чудом он начал завоевывать у нас своеобразный авторитет.
Середи всегда тянулся перед ним в струнку и, ни на кого не оглядываясь, по первому слову выполнял все, что объявлял или приказывал Балабан. Якш последовал примеру Середи, потом Цолалто, потом Медве и многие другие. Но большинство только гоготали. Кодла Мерени взирала на все это вроде бы равнодушно, но по сути дела положение Балабана становилось непереносимым. В бассейна мы тоже оказались в щекотливом положении; некоторые из нас уже оделись, а эти типы из кодлы Мерени все еще продолжали купаться. В результате обрызгали Жолдоша и тем пока ограничились.