Вечером в спальне я опять пытался углядеть Цолалто, один раз он пробежал мимо моей кровати. Частые отлучки унтер-офицера Богнара предоставляли нам некоторую свободу передвижения. Заметив, что Цолалто правит к умывальне, я устремился за ним, хотя мы повзводно уже отбыли искренне почитаемое нами совершенно излишним вечернее умывание. Но в умывальне Цолалто не оказалось. Только несчастный Элемер Орбан в окружении нескольких курсантов топтался около крана и уже знакомый мне щербатый, хилый и противный парень тыкал его пальцем в шею:
— Сплошная грязь, — говорил он. — Глядите. Что это?
Остальные ржали. На мгновение мне показалось, что таким образом он передразнивает Шульце. Но я тут же понял, что ошибся. Они заставляли Орбана мыться и до того увлеклись своей забавой, что мне удалось убраться незамеченным.
Несколько позже я видел, как рыжий Бургер, сбросив со шкафа уже уложенную одежду Орбана, приказал сложить ее снова. Новичок возмутился, завязалась перебранка, приведшая к тому, что Бургер принялся трясти Орбана, да так, что сдвинул с места кровати. Потом Богнар водворил порядок, об этом я уже говорил.
— Деревенщина, скотина, — процедил Середи сквозь зубы.
Я размышлял о том, почему не помог Аттиле Формешу. Ведь до сих пор я считал себя смелым и благородным человеком, благо физически был сильнее многих своих сверстников. «Интересно, что же я сделаю, если Бургер скинет и мою одежду?» — беспокойно думал я. Потому что уже не мог в точности определить границы своей новообретенной трусости.
Медве пишет про себя, то есть про того, кого обозначает буквой М., так, словно трусливее его нет никого на свете. Видимо, это некий литературный прием, некое обобщение — не знаю. Но здесь он до того отходит от происходивших в действительности событий, что я не могу воспользоваться этой частью его рукописи, даже внеся в нее исправления и дополнения; я лишь процитирую несколько строк, а потом расскажу, как действительно было дело, даже если нарушу тем самым композицию его повествования.
«Когда погас свет и в наступившей полутьме они вдруг набросились на него и начали бить короткими плетками для выбивания одежды, М., вскрикивая от ударов, пытался убежать, но не смог. «Не надо! Не надо!» — с рыданием в голосе кричал он. Потом он поднял жалобный визг, видимо надеясь, что унтер-офицер Богнар услышит его и придет из ротной канцелярии.
А ведь еще перед ужином он хвастался.
— Хотел бы я видеть, — говорил он своему соседу, — как бы он со мной такое посмел.
— Но ведь это Хомола…
— Ну и что, что Хомола. Я его еще проучу, — высокомерно ответил М.