Рошковский неприязненно посмотрел на девиц и сказал, обращаясь к Соколову:
— Трещат как сороки. Нет ничего глупее женщины, возомнившей себя мудрой. Кстати, граф, поговорим про мудрецов. Профессор Константин Соколов не твой ли родственник?
— Нет, не родственник. Но я знаком с Константином Николаевичем. Он приват-доцент университета. Умнейший человек. Что случилось?
— В последнем, двадцать третьем номере «Нивы» я прочитал его печальное пророчество. Называется скромненько — «Анархия»… Пока девицы-красавицы щебечут, изображая из себя умных, позволь я тебе несколько коротких, но выразительных отрывков зачитаю. — Рошковский взял со столика журнал, открыл заложенную страницу, начал читать: — «В Петрограде были люди, которые еще 25 февраля не знали, что революция в полном ходу. Даже 27 февраля, в понедельник, когда к народному движению примкнула армия, неисправимые скептики не верили в революцию. Они поверили только после того, как государственный переворот совершился с переменой учреждений и лиц. Так же незаметно, как к нам пришла революция, подкралась к нам и анархия. Уже в середине марта, в медовый месяц революции, среди общего воодушевления и восторга, наиболее трезвые и проницательные наблюдатели указывали на грозный призрак надвигающейся из-за распада власти анархии. Неисправимые оптимисты не поверили и в анархию. Они поверили только тогда, когда действительность столкнула их с целым рядом анархических явлений в жизни…»
— Эй, мужчины, вы совсем забыли о нашем существовании, хотя только что клялись в вечной любви, — произнесла Рогнеда. Она подошла к Соколову и села ему на колени, обхватив его за шею.
Соколов ничего не помнил про клятвы, но спорить не стал. Рошковский сказал:
— У нас серьезный разговор о политике, боюсь, дамы, вам он покажется скучным, как вчерашний дождь.
— Не считайте нас дурочками, — капризно надула губки Алеся и легла на диван, положив голову на колени Рошковскому. — Продолжайте, Виктор…
Рошковский читал:
— «Все, кто имеет возможность, обворовывают государство, наживают миллионные состояния. Разнузданная толпа творит бесчинства. Толпа производит обыски, арестовывает, узурпирует власть судов… Не отстают в произволе Комитеты и Советы рабочих и солдатских депутатов. Они упраздняют свободу собраний, устанавливают цензуру, конфискуют газеты и журналы, распоряжаются казенными суммами, реквизируют помещения и товары. Возникают самозваные диктаторы, селения и области „отлагаются“ от России и провозглашают свою независимость. На территории бывшей великой России уже образовалось множество самостийных „республик“: Кронштадтская, Шлиссельбургская, Царицынская, Ревельская, Херсонская, Переяславская, Кирсановская. Самая молодая „республика“ — Святогорская, Узюмского уезда Харьковской губернии, где себя царем объявил начальник милиции подпоручик Шилов. Он уже печатает деньги со своим портретом. Такова жуткая картина разложения государственного порядка. Временное правительство утратило почву под ногами…»