Хошь он и успокоился, а видать в яму не хочь, значит, охоты не имел допреж. По привычке чирк спичку. Чую ятно, прекратил дыхание. Гляжу светлым пятном зеркалится огонек от спички на сапогах. Ощупал наспех, видать, хром, что у взводного.
Стянул с ног сапоги, второпях отбросил штыком тушу и смазал пятки.
Гуртовая: без засыпки — облегчил делу конец…
Прихожу к себе, гляжу и впрямь сапоги на ять. Только не носить пока-что: подметить могут, потому припрятал под замок. Так значит…
Дальше — больше вошел, стало-быть, в полнейшее доверие военкома: завсегда напримерно другим меня становил.
Конешно, и то по его рапорту вышло. После подавки повстанцев, отбили десяток ребят на отряд, а как я надежный из всех — меня начальником, тоись командир отряда, сам десятый.
Приткнули мой отрядик к суду, и двинулись мы в городишко уездный, судить живых и мертвых. Сказать, судили-то судьи, а мы для порядка при суде и прочих переправ от ардома включительно, но на тот свет.
Город на бумаге числится городом, а всамделешно село. Одни деревянные двухъэтажки. Народишко в городе пуганый, все еще не обык к диктатуре, даж красных штанин боится.
Важность моей личности обыватели учуяли скоро.
Еще бы: начин суда завсегда мой, как это гаркнешь:
— Встать, суд идет!..
Повскочут все с мест, ажно самому хохотно, а все же строгость имеешь принародно. Как ни на есть, хоть оно и сам только десятый в отряде, все же начальник, да комендант на суде.
Судили по вечерам в народке заместо спектакля. Набегут обыватели со всего городишку и пучат глаза…
Вот в этом-то городишке и была история с бабой!..
— Ты только подробней, — обратился я к Сочку.
— Могу подробно, — продолжал он, — потому помню хорошо, да как еще помню-то…
Наперво заметь: любовь штука серьезная. Обожди, брат, не с тово конца зачал. Дай-ка стакан, кувыркну еще малость для полного просветления памяти.
Подвернулись, значит, дела эдаким фертом. Приказали мне, как коменданту, свести девку одну. Закрытым, вишь, обсудили, как требуется по дикдатуре, стало-быть.
Нам-ат не все ли равно, что открытым, что закрытым, лишь бы подпись начальства должного.
Чиста, брат, девка на рожицу, токо малость слиняла в подвале. Вывел в полночь, нето позже… Водили за город в березник. Неприлюдное место.
Мы-то, канешно, обыкли к месту.
Баба бой, а руки по положению всеодно на привязь назад, как и мужскому полу.
То ж, как всегда, повел под руку. Точно на гулянку в лес…
Ковтенка на ней тоненькая, а как руки назад — буффера, так и рвут ковтенку. Иттить все же порядком… Заметно расстоянице.
Молча идем: говорить не приказано — значит, не смей.