Ему было жаль несчастного – легкое костлявое тело с цыплячьей шеей, испуганное лицо, усеянное морщинами и старческими пятнами… Беззащитный, жалкий…
Взгляд пожирателя прикипел к длинной шее с нервно ходящим вверх-вниз кадыком. Он не верил своим глазам. На дряблой коже виднелись характерные округлые шрамы. Именно такие оставляют шипы, выдвигающиеся из ошейника за неповиновение. Старик – бывший пожиратель?.. И он сумел избавиться от контролирующего артефакта?! Но как? Это невозможно!
Чтобы убедиться, он позволил вечному голоду напомнить о себе. Словно зверь, жадно втянул воздух. Да, в дрожащем теле теплилась магия, чем-то приглушенная, наверное, каким-то амулетом. Но факт оставался фактом – он держал в своих руках пожирателя, дожившего до глубокой старости, пожирателя, снявшего каким-то чудом ошейник ордена.
Ему хотелось поговорить, расспросить, но клятый магистр напомнил о своем приказе:
– Ты уснул, Паук? Убей его!
Боль опять ужалила шею. И рабу храма осталось одно из двух: убить или умереть самому. Жаль, что он все еще держался за свою никчемную жизнь, продолжая надеяться на чудо. И не собирался умирать ради выжившего из ума глупца.
– Прости, старый, – произнес он тихо с искренним сожалением.
И невидимым "щупом" потянулся к магической сути жертвы. Вечно голодный монстр внутри, торжествующе заурчав, раскрыл пасть и алчно присосался к источнику чужой энергии. Дар пожилого мага напоминал пересохшую таранку, но оттого не стал менее вкусным.
– Ты сильный, – едва слышно зашептал сереющий на глазах человек. – Ты можешь противиться приказу и сорвать ошейник, если…
Окончание фразы Паук прочитал по губам. И его вспыхнувшая надежда разбилась вдребезги, как плохо обожженный кувшин. То, что предлагал бывший пожиратель, оказалось немыслимым.
За острым разочарованием не заметил, как старик затих, обвиснув в его руках.
Ненавидя себя, осторожно опустил бездыханное тело на нагретые солнцем камни.
– Уничтожь его без остатка! – приказал магистр, брезгливо трущий платком оплеванную щеку. – Чтобы нечего было опустить в землю, понял?
Паук знал, что большего оскорбления, чем плевок в лицо, для Сирского не существовало. Когда-то произошел похожий случай, когда храмовник допрашивал молоденькую магичку с дремлющим даром к предсказанию будущего. Связанная девчонка выразила свое презрение, как могла, – и магистр отдал ее на потеху воинам. А на следующий день приказал сжечь на площади маленького городка, где они и обнаружили ее в День Выбора…
– Чего стоишь? Пошевеливайся! – "волк" был не в духе, и словесный приказ вновь сопровождался силовым убеждением.