Дошли так до острова агромадного Эдзо, там нас по обыкновению высадили, да токмо не для роздыху, а лес валить да крепостицу возводить. Чего у Председателя, он набольшим в походе том был, с местными не сложилось, то мне не ведомо. Токмо поутру на другой день заполошило долину криками да грохотом ружейным, вот мы и подивились на бойню жестокую гвардии Председателя ужо не в море, а на земле. Местные толпой бегут, сабельками хлипкими машут, стрел рой подняли в воздух, да ни один из гвардейцев не то, что не упал, так и на колено не присел. Однако поведал мне опосля Тамило - раненых было от стрел шибко много. Быстро в ряды редкие встали и на ворога шагом пошли, а сами ружья подняли и ну палить непрестанно, да то мне видно не очень было. Добро видно деревушку дворов на 50, что по другую сторону реки. Уж и сам не знаю, почто на холм влез да на деревушку сию поглазеть решил, то не упомню. Токмо влез, как с корабля нашего выстрелы пушечные, да домишки те как игрушки детские разлетаются, ещё и полыхнуло вдруг, так получаса не прошло — нет той деревушки. Вскорости и в долине всё смолкло, нас же собрали половину мужиков и погнали в то поле. Ничего вам, братцы, не расскажу, что увидел да токмо мнится мне, в аду не столь страшно.
Да старшины и воеводы нам время на страхи не давали, и топором, и пилами, и лопатой поработать пришло добре. А как дали остыть маненько, так я свою Алёну и встретил. Тут и все страхи мои и думы тяжкие прочь пошли, тогда Тамило мне и говорит, ежели по любви жить хотите, то положено дозволения спросить у Директора али Председателя, да запись как надо справить. Ох, гневался я на него вдруг, а почто к Богу нашему сразу за дозволением не послал? Нечто подьячих у них нет, иному человеку за жизнь и до дьяка не попасть, а тут к набольшему враз.
Делать, однако, нечего, пришли мы с Алёной к Председателю, он меня и спрашивает: «Как рука, Тимофей, хорошо зажила, не беспокоит?» Тут у меня сердце в пятки и провалилось, да как же так‑то, откуда ему про руку ведомо, да ещё имя знает, со страху думал, окочурюсь, да как почувствовал руку Алёны, откуда только храбрость взялась. «Добро, государь-батюшка», говорю ему, а сам краем глаза вижу, Тамило хитро на меня смотрит, словно насмехается, тогда совсем отлегло, и смело попросил дозволение жениться на Алёне. Тут меня государь ещё боле поразил, он у Алёны спросил люб ли я ей, а коли люб, то дозволяет. Это где же видано такое, вот с той поры мне никто и не верит, что и такие чудеса бывают.
На острове том мы всю зиму и отзимовали, рубили, пилили, строили, без дела не сидели. Токмо после прививки, что нам в плечо нитку продевали, проболеть пришлось две седмицы, тогда многие болели, да чесалось всё тело, однако велено было терпеть и не чесать, а кто чесал у того борозды и язвы остались. А вои наши всё по острову шастали, да молодух тамошних приводили, к морозам собралось их на добрых два десятка домов длинных, что мы строили. Как земля расцвела, так в путь-дорогу засобирались, полей вспахали страсть много, да пшеницу засеяли, как ужо собирать будут, ума не приложу. Дак ить окромя пшеницы ещё неведомую картошку да кукурузу посадили. Ну, ничто, раз ужо Председатель дал такой приказ, стало быть, ему ведомо как справятся. Не все отплыли, остались кое-кто, да гребца заполошного Федота тож на острове оставили.