Неподалеку от его кабинета, в неосвещенном холле у подножия лестницы, стоял мужчина, которого Хьюстон раньше никогда не видел. Довольно крупный человек. Не такой высокий, как Хьюстон, но шире его в плечах. С толстой шеей и наголо обритой головой, влажной от проступившей испарины. От его джинсов и облегающей тело черной футболки разило табаком.
При виде этого человека Хьюстон вздрогнул от неожиданности, непроизвольно втянул носом воздух и почти беззвучно охнул. А в следующий миг ему почудилось, будто весь остальной дом погрузился в кромешную тьму и только этот незнакомец оставался осененным светом, лившимся из его кабинета. И в этот самый миг Хьюстон отлично разглядел незваного гостя: его широкое, круглое лицо и серые глаза, казавшиеся слишком маленькими для такой головы, черные нейлоновые перчатки, черный пистолет в его правой руке и поварской нож в левой. «Это же мой кухонный нож», – подумал Хьюстон. Опознанный нож и несовместимость таких понятий, как «незнакомец», «мой дом», «пистолет» и «мой нож», привели его в полное замешательство. На какое-то время он перестал соображать и ощущал только необычную болезненность при каждом вдохе и выдохе и сильную резь в животе. Его как будто парализовало. Но не страх, а именно внезапное осознание странности всего происходящего сковало его тело и помутило разум, воскресив почему-то в памяти образы погибших родителей.
– Назад! – глухо процедил незнакомец.
Хьюстон остался стоять, где стоял. Он пытался сглотнуть, но у него не получилось. От запаха табачного дыма к горлу подступала тошнота.
Незнакомец поднял пистолет. Хьюстон отступил на шаг.
– Назад! Еще дальше!
Хьюстон отступил еще на три шага. От этого движения в груди Хьюстона что-то оборвалось, и он смог сделать три коротких, отчаянных вдоха. Незнакомец уже зашел в комнату, и она вдруг показалась Хьюстону тесной, как клетка – клетка, выстланная коврами.
– Кто вы? – спросил он.
– Я – человек, потерявший по твоей милости своего ребенка.
– Что? Что вы такое говорите?
– Не прикидывайся идиотом, ублюдок. Ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Ты возил ее в Кливленд и убил моего ребенка!
В сознании Хьюстона всплыло имя Бонни, воспоминания об абортивной пилюле и долгой ночи в номере мотеля, где Бонни ждала, когда эта пилюля подействует и вызовет кровотечение. А потом ему вспомнилось молчание, в котором они возвращались пятничным утром в Пенсильванию. Но даже эти воспоминания не объясняли Хьюстону ни присутствие в его доме этого человека, ни нож в его руке.
А потом ночь превратилась для Хьюстона в затуманенный кошмар. И сколько этот кошмар продлился, Хьюстон сказать не мог. Может быть, час, может быть, больше. Незнакомец сунул нож в его руку. И поставил его перед ужасным выбором: «Твой ребенок за моего. Или умрут все члены твоей семьи. Все до последнего».