Царица не желала видеть и Таги-Усака. Воспоминание о нем леденило душу. И он для нее мертв. С ее небосвода исчезли две звезды — сияющая и отчаявшаяся. Нет их больше.
Таги-Усак, как вол в упряжке, исполняет теперь обязанности жреца в царском доме и при усыпальнице почившего Уганны. Часто можно видеть его на ступенях нового храма. Воззрившись в небеса, он вещает толпам собравшихся о том, как бог-драконоборец Ваагн поборол злое чудище Вхнука, подосланного коварным Белом убить божественного прародителя армян Гайка, когда тот впал в дрему, отдыхая под раскидистой пальмой. И всякий раз он заканчивает словами:
— Да будет вечно хранителем царя нашего бог Ваагн и спасет он его от всех чудовищ!
Народу послушать Таги-Усака собирается видимо-невидимо. Особенно много в толпе жрецов и жриц. Последние все трутся среди воинов, пытаясь при этом завлечь их своими чарами.
— Э-эй, глянь на меня, может, я — твоя судьба!..
— Нет у меня судьбы, красотка, — парирует воин…
Жрицы хохочут, зазывно подрагивая телесами, воины со смехом отбиваются от них…
Толпа ликует и развлекается.
* * *
Начиналось лето.
Обычно двор перебирался в прохладные выси Бюракна, прежде чем в долине Евфрата воцарится изнуряющая жара. Но на этот раз повеления на выезд в Бюракн не последовало, хотя зной уже давал знать о себе.
Мари-Луйс попробовала сказать Каранни, что придворные ропщут. На что он, внимательно глянув на нее, спросил:
— Ты тоже ропщешь?
Она почувствовала оттенок холодного недовольства в его вопросе.
— Я твоя тень, царь армян.
А Каранни вдруг отчетливо ощутил, что в нем уже нет прежнего расположения к жене, прежней теплоты.
— Ты ведь сама все решила. Сама наложила запрет и отстранила меня?..
Царицу больно поразило то, каким чужим он был в эту минуту. И голос его и взгляд. В ней взыграло оскорбленное женское достоинство.
— Я верна своему обету, божественный. Если тебе неугодно мое присутствие в твоем доме…
Каранни движением руки прервал ее.
— В таких случаях лучше молчать, моя царица!.. — и в голосе его прозвучало уже явное неудовольствие. — Объяви изнеженным придворным, чтобы и думать забыли о Бюракне. Я поеду туда один.
У Мари-Луйс сердце сжалось. Один или с Нуар? Казалось, земля уходит из-под ног.
Ничем не могла она подавить в себе горечь отчаяния. Но вслух царю своего подозрения не выскажешь. Власть ее, похоже, поколеблена, и воздвигнутая ею преграда в их отношениях становится бездонной пропастью.
Последнее время она вновь и вновь убеждалась, что Каранни уже не любит свою царицу. Рушилось все: и верность, и чистота. В замутненном зеркале жизни Мари-Луйс видела рядом с собой лишь бестелесный лик Таги-Усака.