* * *
Это точно, подумала Тесса. Хорошая доза бренди — именно то, что мне сейчас требуется. Все может оказаться не так просто, как мы с тобой, Гарри, планировали, где бы ты сейчас ни был. Возможно, это даже будет настоящим испытанием, особенно если Гиацинта окажется такой же сахарно–сладкой, как ее сестрица. Хотя, если дело примет нежелательный оборот, я всегда смогу сделать вид, будто ко мне внезапно вернулась память, и быстренько смотаться. Но, Гарри, надеюсь, что до этого не дойдет! Для меня это очень важно. Мы так хорошо все придумали, так тщательно расписали роли. Хотя репетиции — это совсем не то, что само представление, правда? Ты так на меня накинулся, что я испугалась, Гарри, по–настоящему испугалась…
Наша экономка миссис Фергюсон все мои проказы всегда относила на счет моего происхождения. Не поймите меня превратно: Ферджи имела в виду вовсе не дорогого папу, типичного рассеянного священника с мягким характером. И даже не мою милую рыжеволосую маму, которая обладала жутким вкусом в одежде и потрясающим вкусом по части детских книжек и пирожных, какими мы лакомились в дождливые дни. Ферджи также имела в виду вовсе не то, что я единственный ребенок в семье, а жили мы в Кингс—Рэнсоме, маленькой невзрачной деревушке рядом с Уориком, и не то, что с одиннадцати лет я училась в школе–интернате, так и не подружившись с велосипедом.
Нет, когда Ферджи заговаривала о моем происхождении, а делала она это часто и с бесконечным удовольствием, она имела в виду буквальное значение этого слова. То, как я появилась на свет. Ее невольными слушателями были бродячие торговцы и заблудшие души, обратившиеся к ней с вопросом, как пройти к ближайшей пивной. Но самым большим источником наслаждения для Ферджи служила новая жительница деревни, решившая вступить в Женский хор. Эти дамочки, в основном домработницы и домохозяйки, жаждущие укрыться от своих несносных отпрысков, собирались каждый вторник на кухне в доме священника. Возможно, вы не найдете в этом ничего особенного, но вы должны представить себе, что все они носили такие же шляпки, как у королевы–матери, и не снимали перчаток, когда вкушали пропитанный хересом пирог, запивая его китайским чаем. Херес непременно был "Бристольский крем"[2]от Харвис[3], а чай Ферджи всегда наливала из серебряного чайничка. Почему бы и нет? Папа же предпочитает керамический, а потому не возражал, чтобы Ферджи пользовалась серебряным "урыльником", как она его называла. После смерти мамы единственными женщинами, которых принимали в доме, были представительницы Женского хора. Папа был слишком стеснителен и не отличался разговорчивостью, если не считать его проповедей с кафедры, где он становился страстным и величественным, как Лоуренс Оливье.